И это в театре…
В храме чистой души, пусть и лицедейской…
– Что-то и есть не хочется, – мяукнула Раиса. – Даже затошнило.
И она всем своим лохматым тельцем прижалась с Иннокентию.
– Только бы танцевать не пошел… – причитал он. – Только бы не пошел танцевать…
– А то что? – полюбопытствовала Раиса.
– Они нас убьют. А из шкур чучела сделают… – почти застонал пёсик. – Кто нас спасет?
– И Элеонора, как назло, ушла… – прошептала Раиса.
– А ты видела сегодня Коку? – поинтересовался Иннокентий. – Я что-то его сегодня не слышу. Его ведь когда не видно, то слышно отлично.
Раиса вытянула шею, округлила глаза и уставилась в дальний угол над барной стойкой.
Клетка была пуста.
И лишь одно желтое попугайское перышко жалобно болталось на пустых качелях…
– Иннокентий, даже и не знаю, как тебе это сказать, но… – Раиса вскочила на все четыре лапы и заорала, как полоумная: – Убили!!!
Услышав такое, Иннокентий жалобно заскулил и полез на шею хозяина. Алексей, до этого момента, никому не мешавший, тихо потягивающий через соломинку мохито, отпрыгнул в сторону, от чего Раиса упала на пол и заорала еще громче.
– Убивают!!! Убивают!!! Убивают!!!
Она орала не переставая, заглушая собой и Рики Мартина, и ошалевшую от праздника толпу танцующих под него канкан.
– Кеша, что с тобой? – шептал Алексей пёсику на ухо, пытаясь успокоить. – Раиса, ползи сюда, затопчут…
Иннокентий от страха изо всех сил пытался залезть под воротник его свитера. Но, цепляясь бантом за пуговицы, безнадежно повисал в воздухе, барахтая лапками. Раиса металась под столами, ногами, платьями и руками, пытающимися ее поймать.
– Нет, не дамся! Не дамся живой! – вопила она. – Иннокентий, беги!..
Иннокентий пытался, но бант надежно держал его крепенькое тельце на хлипкой пуговице.
– Кока… – скулил он. – Бедный Кока…
И, как всегда бывает, в момент, когда разворачивается драма, а драма в этот момент разворачивалась на полу, ее никто не замечал. Кроме Раисы, Кеши и Алексея.
Народ веселился. А я бы сказала, уже бесновался. Не замечая в одночасье одичавшей персидской кошки, метавшейся под ногами в истерике. И визжавшего пёсика на груди великана-красавца Алексея. Народ плавно переходил с канкана на патриотическую кадриль. Разбившись на пары и под руководством местного хореографа Рубана Ильи Станиславовича (кстати, заслуженного артиста), на свет они рождали такое, что лучше бы оно не рождалось вовсе.