Черта, которая мне действительно импонировала в Гелле – это присутствие чувства прекрасного, пускай и в немного извращенно-скрупулезном виде. С бокалами игристого вина мы могли часами обсуждать работы художников прошлого, даже на полшага не подходя к моменту, когда дискуссия перерастает в конфликт. Всё это благодаря тому, что глаза ее были не оком творца, а микроскопом ремесленника-ювелира, а в подтверждение этого стены их квартиры с Кедо были увешаны работами-репродукциями, списанные руками Геллы с тщательностью профессионального фокусника, выполняющего смертельный трюк под водой. В прихожей вас встречал «Сын человеческий», в спальне висели «Звездная Ночь» и «Рябчики в медной вазе», на кофейном столике, сделанным Кедо из дубового дерева, красовалось «Вероломство образов». Не думаю, что сосредоточенность на двух авторах было обусловлено безумной любовью к их творчеству. Скорее, Гелла начинала осваивать навык художника-подражателя с произведений Ван Гога и Магритта, а овладев их стилем настолько, что для подтверждения фальсификации потребовался бы эксперт-искусствовед, потративший на это большую часть жизни, она остановилась. Ей не хотелось становиться профессионалом в области репродукции, да и творчество в целом не было для нее глотком кислорода, необходимым и жизненно важным. Вечернее хобби, не более. Кто-то ходит в пабы, кто-то – шьет крестиком, а Гелла создавала копии, возможно, превосходящие оригиналы в мастерстве.
Двери лифта открылись, и мы вышли на просторную подъездную площадку. В нос ударило едкое сочетание запахов сырости и дешевой краски. Доковыляв до квартиры, ощущая себя запряженными бурлаками с картины Репина, мы, после недолгой возни Кедо с ключами, попали в его апартаменты, и, не разуваясь, прошли до зала, попутно скинув с себя недолгий груз.
Отдышавшись, я бегло оглянулся по сторонам. Квартира претерпела значительные изменения с последнего раза моего пребывания в этих стенах. Диван, на котором я раньше восседал в материнском обиталище Кедо обрел здесь свой новый дом, невзрачный белый стол, окруженный деревянными собратьями поменьше, в народе именуемыми стульями. Из полуоткрытой двери в спальню величаво возвышался шифоньер, слегка побитый жизнью, отдавший свои лучшие годы в службе кому-то другому. Сколько прошло? Две, три недели? Моя потеря во времени давала о себе знать. А когда Кедо съехал со своей прошлой съемной жилплощади? Вопрос интересный, хотя и не стоит того, чтобы быть озвученным.