Теперь она понимала гораздо больше. О мире и о борьбе за выживание в нем – да и в любом мире вообще. Увы, ей не хватало слов, чтобы это выразить. Такие откровения лежали за гранью ее ума. Хотелось плакать, но слез не осталось, и самым драгоценным было сделать очередной вдох, а затем еще. Каждый раз она поражалась, насколько это хорошо.
Трясущейся рукой она стерла кровь и грязь с лица. Перед глазами промелькнула тень – это совсем близко пролетел еще один дракон, но не спустился к разрыву, а поднялся повыше, завис ненадолго перед Светопадом, а затем растворился в сиянии.
Облегчение пришло вместе с приступом тошноты. Йан Товис согнулась пополам, и кто-то легко коснулся ее спины.
– Вода, ваше величество. Пейте.
Йан Товис подняла взгляд. Женщина казалась знакомой, но только потому, что ее лицо постоянно мелькало в стычке. Вроде бы она орудовала андийской пикой. Сумрак благодарно, но все равно виновато кивнула, принимая бурдюк.
– Они утратили волю, ваше величество. Снова. Это от шока.
Да, именно. От шока.
Половина моего народа либо мертвы, либо не в силах сражаться. То же у летерийцев. А брат по-прежнему высоко держит голову, как будто все идет по плану. Как будто его удовлетворяет наше упрямое безумие, в которое он сам нас и вверг.
Кузнец подчиняет железо своей воле. Кузнец не испытывает сожалений, если оно сопротивляется, пытаясь найти свою истину, принять свою форму. Он кует металл, пока он не превращается в то, что ему нужно, – меч, острый и смертоносный.
– Ваше величество, остатки крови расколоты. Я… я видела, как заточенные в ней души рассыпаются. Я видела, как они кричат, но… не услышала ни звука.
Йан Товис привстала, теперь наступил ее черед утешать. Вот только она позабыла как.
– Те, кто остался там, солдат, навсегда пребудут на Берегу. И это… не самое худшее из мест.
Как же ей хотелось поморщиться от своего же тона. Такой холодный, такой сухой.
Однако, невзирая на это, к женщине как будто вернулась воля. Что-то невиданное. Йедан, что ты сотворил с моим народом?
Сколько времени прошло? В месте, где невозможно считать дни, где единственным ритмом были наступление и откат фигур, разрезающих завываниями полночь, нельзя было ответить даже на столь простой вопрос. Йан Товис приложилась к бурдюку, затем с ужасом и неверием посмотрела на Светопад.