Близкий праздник имел один немаловажный, на взгляд каждого, изъян. Всего-всего, а со спиртным плохо как в стране, так и на судне. То же самое обсудила и сладкая парочка. Царевной-лягушкой наставила Вера любимого поругаться с ней завтра прилюдно. И никаких вариаций, только когда пойдёт с пекарихой и артельщиком отбирать продукты на праздничный стол. Собачиться Ромка умел. Обещал исполнить в тютельку.
Вот по третьему разу, звякая палагушками, спускается компашка в нижний коридор. Открывают стальную дверь в артелку и по трапику к рефкамерам. Едва Василий скинул барашки у овощной, появляется вверху с мегомметром электрик. И понёс:
– Ей вы, жертвы пьяной акушерки, сколько можно шастать?
Изоляция в ноль, ТРВ пообмерзали, компрессор в разносе…
Дальше цитировать стеснительно. Артельный хотел набычиться, да не смог при бестолковости в технике. Зато Ромка яро врубился в роль негодующего. Вера, чувствуя, что подученный перебирает, вспыхнула не понарошку в защиту камбузных. Всплыли разом все обиды терпеливой души. Пулемёт её слов прямо-таки кинжальной строчкой прошил оскорбителя. Ничего тому не оставалось, как слинять обломленным трамвайным хамом, не дожидаясь стопа.
Василий сначала расстроился, потом возликовал. Докторша с приятными взору формами давно нравилась ему и как женщина, и даже совсем серьёзно. Прикидывая на будущее, какой должна быть жена, Василий всякий раз сходился на похожести с Верой. Ещё гладила мечта: в ней сам оригинал лечил их простывших ребятишек и требовал мыть руки.
Мысли спутались, как кончики на неуложенном шкерти-ке. Совсем поплыл Василий, когда желанная победно коснулась его округлым плечиком, прожгла задорной от перепалки улыбкой, непереводимой словами.
Новогоднее угощение получилось на славу: салаты двух видов, горячее блюдо, сбережённые, пересчитанные поштучно мандарины, яблоки. Всего один тост – и кончилось шампанское. По бутылочке крепкого на каждый стол осушили за мгновение. Дамам хватило. Снегурочка-пекарь, буфетчица, дневальная зарделись. Сыграли экипажем в беспроигрышное счастьице.
Вера, самородком от русской глубинки, выдала искристые частушки. При этом на Романа так и не посмотрела. Он же, неприязненно уставившись в плакат с членами Политбюро, итожил будто: «Дорулили – и водки не стало!»
Видимый семейный разлад приятно убеждал Василия, что удача пошла на новый виток. Море штивало по-детски. Сидеть бы да сидеть за такими столами – народ же стал расходиться. Маячил лишь пропадающий зря Ромка при всём доставшемся от природы и родителей. Наконец и он, по каким-то тёмным вычислениям, решил переместиться. Вышел на палубу, постоял в продуваемой морозной темени. Обида на подругу, что так подставила, заворачивала к себе. Однако категоричности в выборе не было.