Ну вот, сегодня, в день рождения Владимира Высоцкого, у Лены родилась девочка – Валера. Надя смеется: “Наконец-то у меня кроме брата Славы есть сестренка Валера”».
Нет, папа, еще сестренка Женя, которая родилась в семье дяди Толи в том же году, что и я, только позже.
Вы хотели когда-нибудь иметь сестру или брата-близнеца? В свои шесть лет я была очень счастливым человеком, и сестер у меня было целых три: две двоюродных, включая Женю, и одна родная. Какую иллюзию я пыталась догнать, какое чувство заставляло искать свою улучшенную копию за пределами вверенного мне моего? Какая неудовлетворенность собой или чувство одиночества могли мне мешать? Какой сопричастности ждала я от этой вожделенной и как будто бы потерянной половины себя? Почему мне казалось, что та, вторая, но в точности такая же, как и я, девочка, должна быть умнее, красивее и, вероятно, любимее?
Сестры мои, такие разные и такие похожие. С каждой из вас мы встретились и не встретились. Перед каждой из вас я виновата и не виновата. С каждой из вас меня связывает тайна, мое детство, наше детство. С каждой я мысленно стою рядом и от каждой ухожу, чтобы вернуться. С каждой спорю и с каждой соглашаюсь. Каждая из вас – это мое отражение, с которым я никогда не сольюсь. И каждая ведет к тебе, папа, как рукава реки ведут к ее руслу. Сестра моя – жизнь, сестра моя – любовь, сестра моя – кровь.
Мама как-то сказала, что самую большую гадость может сделать только по-настоящему близкий. И только по-настоящему близкого ты сможешь за это простить. Или все-таки нет?
Вот дом, который построил Джек. В деревне мне не нравится. Туалет на улице, мыться в бане, теленок наступил на ногу, гуси шипят и тянут шеи, как змеи. А это пшеница, которая в темном чулане хранится. Я отказываюсь пить воду из колодца, потому что она слишком холодная. Когда мы лезем через забор, я повисаю на своей красивой юбке с воланом. Я не ем немытую ягоду и боюсь пчел. У меня понос от деревенского молока. Я не привыкла ходить босиком. Мне обидно, что ты называешь меня нюней и смеешься. И мне с тобой скучно, потому что ты уже выросла и все время говоришь о мальчиках, а я еще нет. В доме, который построил Джек. Писем я тебе больше писать не буду и в гости не приеду.
Когда мне было восемь, мы с мамой стали жить одни. Пришла зима, потом еще одна, потом еще, нога у меня выросла, старую зимнюю обувь пришлось вынести к помойке, а новую купить было не на что. Мамины немецкие коричневые замшевые сапоги на резиновой подошве и каблуке были мне почти как раз. Чтобы они не выглядели совсем женскими, мама взяла дедову ножовку и как могла укоротила каблук. Ничего, и без отца справимся! На следующий день я пошла в школу. На первом уроке подо мной появилась лужа. Каблук был полым внутри, и в образовавшиеся отверстия забивался снег, а потом при комнатной температуре начинал подтаивать. Мои одноклассники раньше не видели ссущих сапог (по их выражению) и успокоились только тогда, когда ты поставил на раненые каблуки две заплатки. Глядя на то, как в воскресенье вечером, придя к нам в гости, ты вырезал, пришивал и приклеивал кусочки кожи к неровным резиновым краям (сапожник из мамы неважный, ровно отрезать у нее не получилось), я вдруг поняла, что теперь мне всегда придется делить тебя надвое, а то и натрое, и я уже никогда не буду ближе, чем все остальные, а мои сестры смогут отобрать у меня то, на что, как мне казалось, только я имею право. Хотя, конечно, дело не в сестрах, все было гораздо сложнее.