За угощением разговоров было много. Хасан обстоятельно расспрашивал гостя об Ибрагимбеке, о его планах и численности его отрядов.
Приезжий не смог ответить на все вопросы, но поведал, что на захваченных большевиками территориях идет укрепление их власти, но Ибрагимбек планирует собрать большое войско и выбить красных из Восточной Бухары. Гость сообщил все то, что знал сам. Нияз ата молчал, слушал, и только часто кивал в знак согласия. Хусейн жадно ловил каждое слово приезжего посланца, глаза его горели, он то и дело порывался что-то сказать или спросить, но в самый последний момент, останавливался, как бы вдруг передумывая.
Рамазан изредка поглядывал на него, понимая, что Хусейн мечтает при первой возможности уйти сражаться с врагами и ждет только начала военных действий, он не может более жить по-прежнему. Беседа затянулась, и посланник ушел из кишлака только после полуденного намаза.
Рамазан был готов прямо сейчас ехать к Ибрагимбеку, оставалось только дождаться ответа на его письмо к главнокомандующему, в котором он выразил готовность в любой момент присоединиться к освободительной армии и служить Ибрагимбеку, пока не этой земле не останется ни одного большевика.
– 7 –
Пока Рамазан ждал посланника Ибрагимбека, из дальнего странствия вернулся Мухтаржан, который на несколько месяцев уезжал по своим делам.
Стояло уже начало осени, когда он показался в конце улочки, ведя в поводьях пару ишаков, на одном из которых сидели две женщины.
Та, что находилась впереди, была закутана в бархатную, темно-синюю, покрытую дорожной пылью паранджу. Она казалась высокой, полноватой и немолодой. Другая, сидевшая за ней – маленькая, худенькая, выглядевшая еще совсем ребенком. Вишневого цвета ее шелковая паранджа тоже сильно пропылилась в пути. Второй ишак был нагружен дорожными тюками и хурджинами.
Мухтаржан, рискуя жизнью, все-таки добрался до своего родного кишлака, расположенного в горах Ферганы и уже давно занятого большевиками, и вывез оттуда семью. За время очень далекого и опасного пути он сильно похудел, цвет лица его стал пепельно-серым, глаза совсем ввалились.
Едва вернувшись в Карагач, он слег и несколько дней не вставал с постели, но теперь за ним ухаживали его жена и дочь, и, окруженный родными лицами, через неделю он стал потихоньку выходить из дома.