Мухтаржан остановился, ища подходящие слова, но внезапно на него накатился приступ кашля, он задохнулся, покраснел, кашель долго безжалостно трепал его изможденное тело, из глаз лились слезы, воздуха в легких не хватало. Рамазан, все еще не понимая конечного смысла его слов, терпеливо пережидал, когда Мухтаржану станет лучше и он продолжит начатый разговор. Наконец, приступ отступил, Мухтаржан отдышался, вытер слезы и пот, и взглянул на Рамазана беспомощно-тусклыми глазами.
– Вы давно мне отец, – кладя руку на его худое плечо, тихо сказал Рамазан, чувствуя острую жалость от того, что скоро не будет у него еще одного близкого, почти родного человека.
– Молодой ты, джигит, – слабым голосом продолжал Мухтаржан, – и не думаешь, что сегодня жив, а завтра – нет… Не думаешь, что, неожиданно уйдя из этого мира, погибнув под пулями неверных, ничего не оставишь ему взамен… не оставишь ни единого ростка, продолжателя своего рода…
Продолжатель рода! Так вот куда клонит беседу такой с виду мягкий, благожелательный, вкрадчивый хитрец Мухтаржан!
Дальше он мог бы не продолжать разговор. Рамазан знал уже, что речь сейчас пойдет о его дочери, малолетней Ходжархон.
Все добрые чувства к этому человеку, только что испытанные Рамазаном, были перевернуты с ног на голову. Словно разверзлась земля и бездонная пропасть легла в этот краткий миг перехода от горячей преданности к мгновенной неприязни, с доброго тихого уважения Мухтаржана к тяжелому разочарованию от внезапной потери лучшего друга.
– О чем вы, Мухтаржан ака? – резко выпрямившись, прямо смотря в его запавшие, влажные, словно полинявшие глаза, холодно спросил Рамазан. Мухтаржан, растерявшись от его внезапно изменившегося тона, молчал и немного испуганно смотрел на Рамазана.
– Мне кажется, я понимаю, что вы хотите сказать, Мухтаржан ака. – С трудом заговорил наконец Рамазан, стараясь казаться спокойным. – И я скажу вам прямо: была у меня жена, Мухтаржан ака, все было. Должен был родиться и ребенок, но… ему не суждено было появиться на свет. Уж так получилось… А жена моя… не знаю, наверное, она умерла. Я уже давно ничего не слышал о ней. – Рамазан вздохнул, встал со своего места. – Все это осталось в той жизни, которая была до войны, в далекой юности и возврата к этому нет. Да и не время сейчас об этом говорить – война, неверные! – И Рамазан сделал попытку уйти.