Крупный нос.
Светлые бровки домиком.
Глаза ясные незамутненные.
– Так… я подумал, а вдруг кто выскочит, – сказал Егорка и покраснел. Ушами.
– И как?
– Не выскочил. Только от вы были и больше никого…
Форма на нем висела, перехваченная широченным, явно неформенным, ремнем. И полосатая жандармская палка на нем гляделась лишней.
– Ясно… идем. Писать умеешь?
– Ага, – Егорка шмыгнул носом. – И так, и стенографии обучен.
Надо же, как свезло…
– Отлично…
…мастерская просторна. Стены белые. Потолок… ковер вот темный и старый. Столик. Диванчик под полосатым покрывалом, что под попоною. Ваза с восковыми фруктами. Бутафорская колонна в углу. За нею – венец лавровый, который время от времени появлялся на государевых портретах. Или вот шлем бумажный, краскою покрашенный золотой.
Отыскался здесь и плащ из театральной блестящей ткани.
И целый ворох драгоценностей, сваленных в углу. Само собою, драгоценности тоже были бутафорскими, но сделанными вполне себе прилично.
Все не то…
Картины на подрамниках. Некая солидная особа в жемчугах… и еще господин без лица, но стати молодецкой. Шлем вот с плащом выписаны были тщательно, с любовью…
…краски, кисти.
Чистые холсты.
Альбомы с набросками, которые предстоит изучить тщательно, вдруг да среди них отыщется подсказка. Но больше ничего. Ни капли крови, ни тени чар, во всяком случае таких, которые Себастьян сумел бы услышать.
Он закрыл глаза, сосредотачиваясь на смутных ощущениях.
…желание обзавестись супругой почти сгинуло.
…брезгливость.
…и тьма… всполохи… редкие всполохи, которые могли бы быть случайны… но нет, не здесь… там, выше…
– Идем, – Себастьян поднял взгляд к потолку.
Белый какой.
Идеально ровный и идеально белый.
Почти.
Алое пятнышко в углу не бросалось в глаза, оно терялось среди оглушающей окружающей белизны. И все же…
…лестница.
Дюжина ступеней.
И дверь.
Массивная. Старая. С черным засовом, который повернулся легко. И ни малейшего следа ржавчины на этом засове Себастьян не обнаружил. И что это? Забота о доме? Или просто чердаком пользовались?
Тишина.
Голубей не слыхать… а голуби чердаки любят… запах… тот же тяжелый запах крови, который и Егорка почуял. Замер на пороге, шею свою цыплячью вытянувши. Щурится, силясь разглядеть хоть что-то. А что тут разглядишь? Оконца махонькие да и те грязью заросли. Сквозь них свет пробивается тусклый, но в потоках его пляшет пыль…