Мавр, лежащий справа от Горгеля, тоже высовывает голову из укрытия, смотрит на соседа, а тот на него: под грязной феской с капральской нашивкой – изрезанное ранними морщинами небритое смуглое лицо с сединой в усах. На вид ему лет тридцать с лишним, и дались они ему, по всему судя, непросто.
– Будь у нас шайтан-ружье эта, ни один бы не ушел, – говорит он с видом знатока.
– Шайтан-ружье?
– Ну, машинка, которая строчит без умолку, – мавр сгибает указательный палец, словно нажимая на гашетку. – Пумелет.
– А-а.
Мавр привстает еще немного, очень внимательно всматриваясь в склон высоты.
– Обделались и откатились. Видишь ты?
– Вижу.
– Красный зболочь очень наглый стал. В бога не верят.
– И в черта тоже.
– Видишь – вон двое лежат? Не хочешь обшарить или есть у них что?
– Я? Я с ума не сошел пока.
– Ладно, земляк, сползаю сам, – мавр очень осторожно кладет винтовку на камни, показывает на нее Горгелю. – Гляди за ружьей моей в оба.
– Дождись лучше, когда стемнеет. Видишь, солнце уже низко.
– Не беспокойся, я знаю, как делать. Посмотрю и, бог даст, вернусь.
– А вдруг не даст?
– Не трусь, земляк.
С этими словами мавр берет в одну руку мачете, в другую – гранату и ползком скрывается в кустах. Горгель с интересом провожает его глазами, держит маузер наготове, чтобы в случае чего прикрыть его огнем. Но стрельба стихла, склон опустел – республиканцы отступили в сосняк.
– А этот сукин сын где? – раздается за спиной голос сержанта.
– Пошел взглянуть на трупы красных, – не оборачиваясь, отвечает Горгель.
– До чего ж эти арабы охочи до добычи… А этот – особенно.
– Вы его знаете?
– Конечно знаю. Капрал Селиман из моего взвода. Вечно ему неймется.
Через десять минут мавр возвращается – также ползком. Улыбаясь от уха до уха, он с торжеством показывает Горгелю трофеи – золотые кольцо и два окровавленных зуба, наручные часы, два бумажника с республиканскими песетами, два патронташа, банку консервированного тунца в масле и почти полную, хоть и мятую пачку «Голуаз».
– Купи вот французские сигареты, земляк, – говорит он, протягивая одну Горгелю. – Дрянные, дешевые. За пять песет всего.
Пато Монсон, сгибаясь под тяжестью ящика с катушкой, входит в смолистый полумрак сосновой рощи, меж тем как две ее напарницы с полевыми телефонами прокладывают по земле провод. Мы словно пауки, думает она, вытягивающие из своего нутра нити паутины. Выше по склону, скрытому за деревьями, на высоте под названием «Лола», уже не слышно стрельбы и разрывов гранат. Безмолвие было бы совсем полным, если бы из Кастельетса не доносился отдаленный шум боя.