– Не хочу я спать, – бурчит, – я хочу сказку.
– Какую ты хочешь сказку?
Максим подхватывает сына на руки, а тот рассуждает, что хотел бы про Снежную королеву, только очень боится, что она всё-таки девчоночья.
– И ничего она не девчоночья, – авторитетно заявляет Максим и укладывает Ярика на кровать
– Мама, почитай! – требует, а я вопросительно смотрю на Максима.
Тот едва заметно кивает и на секунду прикрывает глаза. Даёт добро и берёт яркую книгу со столика.
– На сороковой странице, – сообщает тихо, а я несмело подхожу к кровати.
Ярик улыбается, моргает осоловевшими глазами, трёт их кулаками. Явно пытается побороть сон, который уже крепко ухватился за него. Откашливаюсь. Присаживаюсь рядом, открываю книжку на нужной странице.
“История первая, в которой говорится о зеркале и его осколках”, – читаю и сама не замечаю, как не на шутку увлекаюсь. Снова, как в детстве, восхищаюсь сильной и доброй Гердой, её самоотверженностью, силой любви.
Ярик всё это время держит меня за руку. Довольно крепко для такого худенького малыша. А ещё сопит, причмокивая. Спит. Что же снится тебе, ребёнок? Надеюсь, не клубок змей.
Надо уходить, пока весь этот фарс не перерос в катастрофу. Или уже?
Стоит мне подняться на ноги и попытаться аккуратно разжать его кулачок, Ярик распахивает голубые глаза, неожиданно чистые.
– Ты не уедешь больше? Ты останешься?
– Она не уедет, – говорит Максим, а я киваю.
Извините, никто не подскажет, как мне из этого переплёта выбраться?
Когда Ярик отпускает мою руку и снова засыпает, сладко посапывая, Максим кивком головы указывает на дверь. Он торопится, я же ещё несколько секунд смотрю на малыша. В висках стучат молоточки, в ушах звенит – от нервов, наверное. Слишком уж они натянуты.
Ярик такой трогательный, такой маленький и худой. Очень одинокий, и это делает нас чуточку ближе. Он чужой ребёнок, но почему-то кажется, что он несчастен. Слишком горько он плакал, а ещё по-детски ругался на женщину, называл её злой.
Вдруг она его обижает? И самое важное: какое мне-то до этого дело, если моей главной целью должен быть путь на волю.
– Снова запрёшь меня? – спрашиваю шёпотом, когда оказываемся вдвоём в коридоре.
– Разве могу я так поступить с матерью своего ребёнка?
Его голос звучит жёстко. В нём стальные нотки, а ещё усталость. И будто в подтверждение моих догадок широкой крепкой ладонью проводит по лицу. Смахивает тревожные тени, встряхивает головой, а коротко стриженные тёмные волосы в искусственном слегка приглушённом свете кажутся совершенно чёрными. Как и глаза.