Полицейский поднял руку. Сытые серые кони, похожие на слонов, попятились назад и остановились. Весёлый кучер, конечно, всё знал: и название Нининой улицы, и название отеля…
Французы, улыбаясь, оборачивались. В самом деле смешно: огромный широкоплечий полицейский еле поспевает за маленькой пятилетней девочкой, которая его за руку вперёд тащит. Точно не он её, а она его ведёт.
– Вы зайдёте к нам, господин полковник? Пожалуйста, зайдите, мама и бабушка напишут вам по-французски мою фамилию… И потом у нас есть вишнёвка… Вы не знаете, что такое вишнёвка? О, это очень-очень вкусно! Только, пожалуйста, не говорите, что я так громко плакала, и что вокруг собрался весь Париж, и что вы хотели отвести меня в комиссариат…
– Хорошо, мадемуазель Нина… Только прошу вас, не называйте меня полковником и не бегите так скоро, а то вы оторвёте мне руку.
I
– Маменька! Тебе шибко неможется? – с тревогой в голосе спросила маленькая девочка.
– Ох… Да… Всю голову разломило, тело горит, самоё так и трясёт… Руки и ноги ноют!.. – ответил слабый голос.
В углу на сундуке лежала женщина, около неё стояла маленькая девочка, трёпаная, в рваном платьишке. Сейчас было видно, что мать её больна: некому было даже белокурую головёнку пригладить. Комната, где они находились, была в подвальном этаже. Тёмная, сырая, холодная, с затхлым воздухом, она напоминала хлев. Во всех углах её шевелились люди; в одном углу кто-то храпел, в другом сидели две старухи и тихо переговаривались, в третьем шла перебранка: кто-то кого-то бранил. Один голос был грубый, хриплый, другой – визгливый. Это спорили хозяйка и жиличка.
– Из чего я буду печь-то топить, коли вы никто денег не платите! Ну и мёрзните! Поделом вам! Вон Марфа обещала сегодня за угол отдать, а сама заболела… Вот и пиши пропало! Пропьёт её муженёк получку-то! Опять денег не отдадут. Разве мне легко с такой нищетой!
Больная зашевелилась, застонала и прерывающимся голосом проговорила:
– Да уж, плохо… Разве я рада, хозяйка… Бог, видно, наказал!
– Маменька!.. А, мама, тебе шибко неможется? – опять спросила девочка и погладила по лицу мать.
– Отстань! Чего привязалась! Неможется, конечно… Чего тут спрашивать? – сердито ответила больная.
Девочка притихла и всплакнула.
– Жиличка-то ещё пуще болеет оттого, что о муже беспокоится, – сказала вполголоса одна старуха другой.