Характерно то значение, которое наиболее видные английские дипломаты без различия партий с самого начала придавали позиции Англии в группировке держав. Сэр Эдуард Грей уже в 1905 г., когда намечался переход власти к либеральной партии, объявил, что либеральный кабинет оставит в силе программу старого правительства. Он говорил, что надеется на улучшение отношений с Россией, и что с его точки зрения не следует противиться установлению более удовлетворительных отношений с Германией при условии, что они не пойдут в ущерб англо-французской дружбе. Соглашение с Германией – лишь постольку, поскольку его допускает дружба с Францией, а впоследствии еще и с Россией, – вот лейтмотив английской политики по завершении splendid isolation (блестящей изоляции) и до самой войны. Лейтмотив этот был для Германии далеко не безобидным. Англия знала, как неотступно направлен взор Франции на Эльзас-Лотарингию; она слышала голоса реванша, которые раздавались на всех празднествах братания России и Франции; она знала условия, которые Франция ставила почти при каждом займе союзной России в смысле улучшения военных ее сооружений и развития стратегической железнодорожной сети против Германии; одним словом, Англия, по меньшей мере, так же хорошо, как мы, угадывала боевые тенденции франко-русского союза, на заднем фоне которого уже несколько раз показывался грозный призрак войны. Не приходится поэтому удивляться тому опасению, с которым в Германии следили за таким направлением английской политики. Ведь и сам инициатор ее – король Эдуард неоднократно публично намекал, как именно надо было понимать дело его рук. Исключительное внимание, оказанное им ярому представителю политики реванша – министру Делькассэ в Париже вскоре после его падения – летом 1906 г., рассеяло всякое сомнение относительно характера дружбы, объединяющей Англию с Францией.
Сэр Эдуард Грей воздерживался от проявления явно недружелюбного отношения к Германии. Может оставаться под сомнением, давал ли он себе отчет во всей остроте агрессивных тенденций франко-русской политики; вероятно, он считал возможным, регулировать эти тенденции, сообразуясь с потребностями английской политики. Кое-что говорит даже за то, что он не исключал из сферы своих комбинаций возможности некоторого сближения с Германией, считая его вполне соединимым с сохранением близких отношений с Францией и Россией. Его позиция была не так проста, как французских и русских дипломатов, в его сложном мозгу умещались разные политические соображения, быть может, не всегда совпадавшие с целями Антанты.