Если подвести итог и рассмотреть его объективно, то придется характеризовать внешнее положение, которое я застал в 1909 г. следующим образом: Англия; Франция и Россия были объединены в твердую коалицию; Япония была связана с ними, благодаря ее Союзу с Англией. Резкие англо-французские и англо-русские разногласия прежних времен были устранены договорами, относительно выгодными для всех сторон; Италия хотя и сталкивалась с западными державами из-за своих интересов в Средиземном море, в то же время находилась от них в некоторой зависимости, все более сближаясь с ними. Связующим цементом в здании коалиции были созданные английской политикой do ut des (услугу за услугу) общность интересов коалиционных держав между собой и антагонизм каждой из них в отдельности против Германии. Принципиальная враждебность к нам франко-русского союза усилилась: со стороны Франции после первого мароккского кризиса и со стороны России – после боснийского кризиса; Россия отплатила нам черной неблагодарностью за наше отношение к ней во время ее войны с Японией. Япония, с своей стороны, не могла простить нам нашего поведения в Шимонозеки. Противоположность экономических интересов Англии и ее германских соперников обратилась, благодаря нашей морской политике, в остро политическую. При таком положении вещей Германия, по моему убеждению, должна была попытаться ослабить главную опасность франко-русского союза, который мы были бессильны разрушить, хотя бы путем сокращения кредитов, отпускаемых Англией двойственному союзу на его анти-германскую политику. Это означало для нас – попытку войти с Англией в соглашение.
Император не только соглашался с такой политикой, но называл ее, в наших неоднократных с ним беседах, единственно возможной политикой, к которой он лично всеми мерами стремится. Враждебное окружение, в котором мы находились, производило на императора чрезвычайно тяжелое впечатление. Если он от времени до времени в своих полных темперамента речах подчеркивал прочность международного положения Германии, то его при этом воодушевляло только желание побудить нацию, процветание которой, превзошедшее всякие ожидания, наполняло его вполне сознательной гордостью, к дальнейшему напряжению сил: он хотел заразить ее своим энтузиазмом. Сильным и могущественным хотел он видеть свой народ, но миссия Германии, в которую он глубоко верил, должна была быть миссией труда и мира. И его неустанной заботой было, чтобы этот труд и этот мир не были нарушены подстерегающими нас со всех сторон опасностями. Неоднократно рассказывал он мне, как он предпринял свою поездку в Танжер в 1905 г. против своей воли, только по настоянию своих политических советчиков, хорошо зная, что эта поездка вовлечет нас в опасные осложнения. Его личное влияние, однако, сыграло большую роль в мирном исходе мароккского кризиса в 1905 г. Таким же стремлением к миру было проникнуто все его поведение как во время бурской, так и во время русско-японской войны, между тем как для воинственно настроенного властителя не было недостатка в поводах для вооруженного вмешательства в мировую политику.