***
– Слышь, Степ, – прошептал пересохшими губами Федор, – я вот тебя спросить хочу, а чего ты меня тащишь-то?
– А что, прикажешь бросить тебя? – хмуро отозвался Степан.
– А что, не бросишь? – недоверчиво спросил Федор. – Бросишь, ведь, я знаю.
– Молчи, дура, – огрызнулся Степан.
– А может, выйдем на шлях да сдадимся, – после минутного молчания робко предложил Федор, – какие мы теперь вояки с тремя патронами на двоих?
– Ты на себя погляди, – отрезал Степан, – на что ты немцу нужен с перебитыми ногами? Лечить тебя будут, думаешь? Пристрелят враз.
– Эт верно, – с тяжелым вздохом согласился Федор, уже успевший за полтора месяца войны приобрести четкие представления о повадках немцев, – немцам я не нужен. А тебе? Тебе-то я почто сдался?
– Знал бы, сказал, – хмуро ответил Степан.
***
Колхозная телега скрипела и ходила ходуном, преодолевая колдобины ведущего в райцентр проселка. Степан сидел на правом краю, свесив ноги, зажатый с обеих сторон односельчанами-призывниками; котомка с приготовленной в дорогу снедью, подпирала спину. Зеленка озимых резала глаза своей веселостью, а вон за тем березняком кончается колхозная земля, дальше уже зимогорские «Заветы Ильича», потом будет «Коммунар», потом имени Бакинских комиссаров…. А перед взором стояла не заплаканная мать, не простоволосая сестра Дунька, а лукавоглазая, вишневогубая Самарина Зойка. Так ведь и не его, Степана, провожала улыбчивая Зойка, а его лучшего друга – Федора. Вроде как сговорено у них было: отслужит Федор, вернется и сразу сватов зашлет. Федька уже хвастался и не раз, как кувыркался с Зойкой на сеновале, пометив ее как свою перед всеми деревенскими парнями. А Степан и верил, и не хотел верить в эти рассказы, с завистью представляя себя на Федькином месте. Или вот, если б с Федькой что случилось там, в этой самой таинственной армии, то он, Степка, вернувшись в родную Еловку, простил бы Зое все ее старые грехи, и сам бы заслал к ней сватов. И тут же, стыдясь самого себя, что желает беды своему другу, Степан признавал, что, как не крути, а не воспринимает его всерьез лукавая девушка, хотя уж сколько сил приложил он для того, чтобы добиться ее расположения, сколько насмешек претерпел, сколько раз готов был чуть ли не разрыдаться от безуспешности всех своих попыток.
Федька, сидевший рядышком, запустил в карман своего пиджака ручищу и молча высыпал в ладонь Степана горсть лущеных лесных орехов…