В прихожей на оленьих рогах висели кепка-пролетарка и его вязанная шапка с шерстяным шарфом: впотьмах, когда Роза только входила в квартиру, они напоминали развалившегося на вешалке кота. Женщина не стирала все эти вещи, не отдавала дорогую для сердца, привычную, почти сросшуюся с её миром одежду в химчистку, мало того, упаковала его штаны и верхнюю одежду, некоторые сорочки и футболки в полиэтилен, чтобы сохранить запах любимого человека, пытаясь мумифицировать его дух, который она время от времени вскрывала, как консервы: достав из шкафа вещи мужа, стягивала с них полиэтилен и устраивала себе ностальгический пир запахов и ретроспективных ассоциаций, раскладывая всё это на брачном ложе из массива дуба – на старой громоздкой кровати, доставшейся от свекрови. Тяжеловесная и монументальная эта кровать стояла в спальной комнате с того самого дня, как они с мужем сюда въехали, сначала зиждилась здесь так, как в порту на якоре стоит стройная шхуна, свежевыкрашенная и крепко сбитая, нетерпеливая, с весёлым поджарым скрипом, напоминавшим хруст моложавых косточек и сухожилий, в любой момент готовая сорваться с места и устремиться в неизведанную, а потому так сильно намагниченную новь фиолетовых горизонтов, томных закатов и нежно-розовых рассветов; этот семейный корабль, сумевший так много пройти и по петляющим руслам рек и по открытым морям их личной жизни, преодолевший не один шторм и не единожды садившийся на мель, неизменно прорывался вперёд без течи и пробоин, менялся вместе с супругами, он изнашивался и стирался так же, как изнашивалась и стиралась их страсть, их жизнь, но не любовь друг к другу; это без конца стареющее судно, как бы навеки вечные связало своей кормой двух людей, отправившихся в кругосветное путешествие с тех самых пор, как расписались в ЗАГСе и венчались в церкви. И вот теперь эта уставшая посудина бросила якорь, она тяжеловесно и лениво покачивалась на размеренных волнах – в ней до сих пор ощущалась жизненная сила и энергия, но было и другое: какая-то тоскливая обречённость… Роза не могла привести в дом нового мужчину, даже вообразить было трудно, как можно лечь на этот семейный корабль из массива старого дуба с другим человеком, ведь скрипучая эта кровать нечто значительно большее, чем просто предмет мебели или интерьера, так же и книги были не вещами, скорее, сгустками воспоминаний, призраками прошлого, слившимися воедино, как озёрная застоявшаяся вода с цепким и тягучим туманом над ней.