Мария прекрасно помнила свое имя и кем она является, но как она здесь оказалась, было загадкой, как и то, почему она оказалась именно здесь. Палата пугала ее. Она не была похожа ни на одну из тех, в которых ей доводилось пребывать ранее. В ней не было ни телевизора, ни холодильника, ни уютного диванчика для бесед с посетителями, ни стола, за которым можно перекусить. Из мебели присутствовали лишь металлическая койка с жестким прорезиненным матрасом, занятая Марией, поцарапанная тумбочка и стул. Если смотреть прямо, то взгляд упирался в огромное окно в стене, выходящее в коридор и напоминающее витрину. Нетрудно догадаться, что его назначение состояло в том, чтобы медперсонал мог следить за пациентами. Справа была дощатая облупленная дверь, вероятно, ведущая в санузел. Грязные стены буквально молили, чтобы их выкрасили как можно скорее. Это место, в представлении Марии, больше походило на приют для бродяг, чем на больницу. Почему ее доставили сюда? И куда, черт побери, смотрел Джеф?
Знает ли доктор, что с ней случилось? Он называл ее Марией. Интересно, ему сказали ее имя или сам вспомнил? Фотографии Марии часто мелькали в газетах, на обложках глянцевых журналов и украшали билборды. Тут уж Джеф постарался на славу, задавшись целью, чтобы любой, даже далекий от музыки человек имел представление, кто такая Мария Соул. Ее звезда уже десятилетие сверкала на небосклоне, и Джеф делал всё, чтобы она не закатилась. Теперь на карьере можно поставить жирный крест. Мария застонала от этой мысли.
Доктор расценил ее стон по-своему.
– Вы устали. Отдыхайте, Мария. Обещаю скоро вернуться.
Возможно, он сам уже собирался уходить, а теперь остался повод распрощаться с пациенткой. Так или иначе, он ушел, забрав свой чемоданчик и оставив ее одну в палате со ржавым пятном на потолке и мазками грязи на выкрашенных светло-желтой краской стенах.
«Отдыхайте, Мария». В этих словах она увидела издёвку. Теперь отдыхать придется долго. Джеф был прав. Фортуна – подруга изменчивая. Только вчера она была успешной пианисткой, а теперь калека. Всё, что создавалось таким трудом, рухнуло. Смысл жизни потерян. Она жила музыкой, дышала музыкой, без музыки для нее не было и жизни. Не нужно обладать медицинским образованием, чтобы понять – тело парализовано, и даже если удастся восстановить какие-то функции, играть она всё равно не сможет. Вмиг жизнь разделилась на «до» и «после». А то, что было «между», мог знать только Джеф.