Мария с усмешкой подумала, что в таком случае ее мозг должен был стереть всю информацию о Дереке Майлзе, причем так, чтоб ее нельзя было восстановить. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.
– Мне не о чем рассказывать, – она уткнулась взглядом в простыню, изучая плохо отстиранные пятна на посеревшей ткани.
Кларк усмехнулся.
– Да бросьте, Мария, ну неужели за столько лет на вас никто не покусился?
Видя, что Мария не реагирует на его провокацию, и не желая мириться с ее упорным молчанием, он принялся вкрадчивым голосом увещевать:
– Мне совершенно нет дела до вашей половой жизни. Я не собираюсь вас осуждать. Нам просто необходимо разобраться, что творится в вашей голове, а без анализа этой сферы воспоминаний мы не продвинемся дальше. Мария, будьте умницей. Отбросьте ложный стыд.
Ну, конечно, что ж тут такого постыдного рассказать как на духу то, что никому знать не следует? Выпотрошить то, что она запрятала слишком глубоко, махнуть рукой: перебирайте, анализируйте, делайте выводы? О Дереке не знали ни Люси, ни Джеф. Зато будет знать доктор Кларк. Если сделал шаг с крыши, назад пути нет.
Голос Марии предательски сел, поэтому пришлось прочистить горло.
– Не знаю, чем это вам поможет, – негромко начала она, – моей первой и единственной любовью был скрипач, Дерек Майлз. Ему, как и мне, повезло попасть в Манхэттенскую музыкальную школу. Если вы не в курсе, это престижная консерватория с мировым именем, в которую просто так не пробиться. За меня просуетился мой папочка. Он не верил в меня, поэтому дернул за нужные ниточки своих многочисленных связей. Дерек поступил сам. И неудивительно. Он играл виртуозно, чисто, божественно. Преподаватели прочили ему великое будущее, и я была уверена, что они правы.
– Я любила в нем всё: его точеный профиль, его огромные, карие по-детски наивные глаза, его волосы, спадающие на лоб крупными каштановыми кольцами, его длинные тонкие пальцы. А когда он улыбался, в груди что-то замирало. Каждый раз, как мы встречались взглядами, я жутко смущалась и чувствовала, как щеки начинают пылать. Сейчас это кажется такой несусветной глупостью, но тогда я грезила о нем постоянно, даже тогда, когда садилась за фортепиано. Подумать только, чувства к нему чуть не потеснили любовь к музыке в моем сердце. Вы верите в любовь, доктор?