– В дороге такие вещи бывают, – успокоил я его.
– Я, может, в чем-то и не прав, но уж очень не понравилась мне эта старуха.
– Чем же? – спросил я, улыбаясь.
– Уж больно навязчивая. Не успел я войти в купе, так кинулась на меня: почему да зачем. Не понравилось ей, что я китель и фуражку снял и везу в руках. Ну, галстук малость спущен был… Жарко, поди, а я как-никак горный человек, не привыкший к жаре.
– Ей-то какое дело до этого?
– Поди спроси. Кинулась на меня и пищит, как сверло. «Не позволю!» – говорит. Сначала-то я не понял, думал, на ногу ей наступил, что ли, но, оказывается, нет, её волновало другое. Это до меня дошло, когда она речь про Дзержинского держала.
– Про Феликса Эдмундовича?
– Детали я уж не знаю. Слыхивал пару раз, что был, мол, такой человек и являлся он главным ментом нашей страны. Ну, и она ссылается на него: дескать, и он бы не одобрил. «Я, – говорит, – старая большевичка и лично знала Дзержинского». Ну и пошло поехало, что она не менее принципиальна, чем был сам Дзержинский, и не позволит портить форму советского милиционера. Много чего воспитательного наговорила, а потом встала и начала носом по углам водить. «От тебя дурно пахнет!» – закричала и пошла в мою сторону, вытянув обе руки вперёд. Потом сказала, что якобы хотела мне галстук поправить. Откуда мне знать, что у нее на уме? Думал, задушить хочет, ведьма! Идёт этак, растопырив костлявые пальцы! Ну и двинул я малость под ребро её, почти не чувствительно, двумя пальчиками. – При этом он продемонстрировал сарделькообразные пальцы на мощной руке. – А она взяла да рухнула прямо на пол и начала закатывать истерику. Грузины-то эти, – он показал на двух пассажиров, сидящих у окна, – по-нашему не понимают, оттого и не ведают, кто из нас виноват. Словом, подняли они старуху, посадили на полку, покачивают головой в мою сторону. В молодости кто-то мне говорил, что Бог по-грузински «Гамерти», и почему-то я запомнил это. Понимаю, что они осуждают меня, а язык-то ихний я ни бум-бум. И говорю, показывая наверх, что Гамерти видел, что я не виноват. Но они, кажись, ничего не поняли и отвернулись. Долго мы ехали в тишине, никто ничего не говорил. Я уже примеривал глазами свою нару, то есть полку, и готовился полежать, как вдруг старуха как заорёт зычным голосом: «Убивают, на помощь!» Грузины недоуменно посмотрели друг на друга, крутя у лба, а я от неожиданности хотел то ли бежать из купе, то ли прыгнуть на верхнюю полку – теперь уже не соображу. Но вовремя подоспела проводница. Сама она русская, но говорит по-нашему хорошо. Короче, старуха, показывая бок, ныла, что, мол, я сломал ей ребро, а потому она ни в коем разе не может подняться на своё место, и пусть я, как виновник, поднимусь на верхнюю полку, а она займёт моё нижнее место – в качестве компенсации, дескать. Далее вы уже знаете. Нудная старуха, что там говорить! Спасибо, выручил! Я уж думал, куда бы убежать от нее. Везу я своему родственнику вместе с прочими угощениями полуторалитровый картофельный самогон. Может, тяпнем? Больно ты мне по душе пришёлся, да и от той заразы избавил.