– Вы – романтик от революции, Инесса! Однако, как же это вы достойных женщин сманиваете от семейного очага к, так называемому, свободному образу жизни?
– Да потому что насмотрелась на несчастных, которые прозябают с нелюбимым мужем, зачастую пьяницей и тираном, и при этом терпят все унижения и издевательства с рабской покорностью, потому что, якобы, брак – это святое. Да нет же, не святое! Это – свободный выбор женщины, с кем ей жить! Не надо терпеть, не надо унижаться! Надо сохранять в себе человеческое достоинство!.. Однако мы уже пришли. Спасибо, Михаил Иннокентьевич, что проводили.
– Я восхищаюсь вами! – галантно произнёс Михаил и наклонился, чтобы поцеловать её руку. Однако она опередила его крепким рукопожатием.
– Нет-нет, никаких поцелуев и прочих сентиментальностей. Хочу, чтобы вы прежде всего видели во мне товарища, а не женщину.
– Это невозможно! – тонко улыбнулся Михаил. – Глядя на вас, невозможно не видеть в вас женщину!
Инесса ответила ему рассеянной улыбкой и скрылась в холле своего отеля. Михаил отправился к себе.
На тот момент времени ему только что исполнилось сорок шесть. Он был сыном дочери золотопромышленника Сарры Янсен и обедневшего дворянина, князя Иннокентия Ковалевского, убеждённого либерала и якобинца в душе. С Владимиром Ульяновым они были знакомы с детства. Вместе учились в университете, постигая азы юриспруденции. В юности, увлечённый свободолюбивыми идеями отца, он, как и Владимир Ульянов, вошёл в кружок революционно настроенной молодёжи, однако быстро понял, что не может ради идеалов революции поступиться карьерой, деньгами, терпеть опасности и лишения. Словом, не готов жертвовать. Но зато готов пользоваться плодами революции. Другими словами, не он для революции, а революция для него. Поэтому он отошёл от бывших единомышленников и с головой ушёл в учёбу. К тому времени Володи Ульянова уже не было в его окружении. Михаила больше привлекали тайные заговоры, закулисные игры и скрытое влияние. Ему больше импонировало чувствовать себя серым кардиналом, нежели пламенным революционером…
…На другой день он выехал в предреволюционный Петроград с целью принять участие в конференции, позже названной Петроградской. Совпадение то или нет, однако сразу по завершении этой конференции и произошёл тот самый переворот, о котором столько говорили и возможность которого обсуждали во всех кругах общества – и около булочных, и в дворцовых гостиных.