Я встала на кровать, дотянулась до часов – они оказались тяжелее, чем я думала – аккуратно сняла их со стены и положила циферблатом вниз на тумбочку. Вернувшись в свое исходное положение и посмотрев на пустую стену, я почувствовала облегчение.
Ну что ж, нечасто человек 21 века остается один на один с собой. Кроме мыслей и воспоминаний мне больше нечем было себя занять. Непривычное занятие, если честно.
Я в последний раз посмотрела на экран телефона (время – 12:01) потом поставила на беззвучный режим и закинула мой старый добрый айфончик под кровать. «Чтоб не искушал!»
Мама сегодня звонить не будет. Мы вчера долго общались по телефону. Я пыталась ее, впрочем, как мне кажется, безуспешно, убедить, что улетаю на несколько дней в Турцию, к Мире.
Это моя подруга детства, мама хорошо к ней относится, знает ее историю про фиктивный брак с турком, знает, что я иногда летаю к ней на ее съемную мини-виллу попить ракы и насладиться подобием пиде в Мирином исполнении. И поэтому всякий раз, когда мне нужно слиться со всех радаров, история с поездкой к Мире выручает (не, ну я и правда к ней частенько летаю, особенно когда мили халявные накапливаются).
Мама. Мама. Мне почти 33 года, но многие говорят, что я все еще нахожусь под ее колпаком. Нет. Тут другое. Когда умер папа, она осталась одна в нашем большом доме. С новым ремонтом в зале, с огромной коллекцией дорогих часов в гостиной, с наконец-то выветрившейся от табачного дыма кухней, но одна, совсем одна.
Мне было жаль ее, хотя она и стойко держалась и ни разу после похорон не заплакала и не заговорила со мной об отце. Я хотела ей помочь, поддержать как-то, но ничего разумнее не придумала, чем пожертвовать своими интересами, временем и правом на личную жизнь.
Моя подруга – психолог, говорит, что я не должна ее спасать таким образом и я не помогаю ей, а наоборот разрушаю своей жалостью. Она могла бы направить внимание на свою жизнь, и в этом было бы больше пользы и для нее, и для меня.
Возможно, но, видимо, после моего неудачного замужества я нуждалась в ней не меньше чем, она во мне. И мы обе такой больной заботой друг о друге не давали голодному одиночеству, поджидавшему ночи в углах наших с ней домов и квартир, окончательно пробраться в наши стойкие, но хрупкие сердца.
***
Я сама не заметила, как провались в сон. Какие-то образы всплывали и тут же растворялись в моем сознании.