– Казнить, конечно, или склонить к богу единому!
Я тяжело вздохнула. Оксения, может, и добрая, но мозгов с гулькин нос.
– Допустим, скажут тебе, выбирай: жизнь Пётки или вера в Шраю, Шрею, как ее там… Что выберешь?
– Ересь говоришь, Манька. Никто меня перед таким выбором не поставит!
– Ну, а поставит если.
– Отстань, покуда хочешь иметь ночлег!
– Скучная ты, – я привычным движением отбросила прядь. Стоп! Привычным? Прядь? Конечно, никаких волос у меня внезапно не появилось, но этот взмах такой легкий, такой естественный, он мой.
– Пришли, – Оксения указала на вполне приличный домишко, правда, с облупившейся синей краской, но с аккуратными резными белыми ставенками.
– Баб Донь!
– Кого холера принесла? – в мутное окошко высунулся морщинистый глаз.
– Оксенья это, пришла с девчонкой, про которую сегодня на базаре рассказала.
Старуха вышла и пригласила лишь за ограду, в дом пускать не стала. По раскиданным во дворе доскам во всю бегали, кудахтали и гадили пестрые жирные курицы – пок-пок. Черный пес, здоровый как лошадь, прятался в тени своей будки размером с баньку. Он вяло глянул на меня и коротко выдохнул сухим пупырчатым носом в знак приветствия.
Старуха причмокнула и сказала:
– Сядьте!
Мы послушно присели на занозную лавчонку, старушенция откуда-то вытолкала стол и села напротив.
– Рыжая, – она кивнула на меня.
– Не мудрено догадаться, – сверкнула я редкими веснушками. Старуха недовольно зыркнула.
– Хгляди в хглаза.
– Хгляжу, – передразнила я противную бабку Доню.
– Пакось она. Тебе, – она тыкнула в Оксению, – принесет несчастье.
– Врешь ты все, – не побоялась я нагрубить «ведунье».
Бабка многозначительно посмотрела на тетку.
– Есть что-то более конкретное на меня?
Оксения кивнула, давая понять, что тоже готова слушать дальше.
– Тьфу, – старуха плюнула себе на ладони и растерла эту мерзость по своим рукам. – Давай сюда свою.
– Нет, спасибо!
Оксения больно ткнула меня локтем в бок. Я даже глядеть не стала, как бабка берет мою довольно нежную ладонь в свои слюнявые пакли.
– Не наша, – старуха оскалила кривые желтые зубы в усмешке. – Не отсюда. И живет под покровом Унгель.
– Это один из богов ваших? – спросила я у обеих, но, увидев их лица, добавила. – Павших. Проклятых. Ну не помню я.
– Это луна, – недовольно пояснила Оксения.
– Не хочу ее больше видеть, – проворчала старуха.