Дедушку Алексея вывозят из столовой. Протестуя, он поет во всю мощь своего голоса известную портовую песню.
– Это просто возмутительно! – подрывается на ноги Павел Алексеевич и брезгливо отряхивает испачканную одежду.
– Что поделаешь… – сдержанно сопит Ольга Владимировна. – Старость меняет людей до неузнаваемости. И мы, к сожалению, никак не можем это предотвратить.
– Он, будто, специально…
– Нет. Нет, что ты, Паша? Он тяжело болеет… Знаешь, меня больше беспокоит то, что он ночами разъезжает по дому. Коляска поскрипывает, Алексей Илларионович напевает эти ужасные портовые песни, еще и за окном то ветер завывает, то чайки кричат… Одним словом, жуть!
– Семейка Адамс, – мрачно шутит Ева, хватая яблоко и с облегчением поднимаясь из-за стола.
Мать с отцом не успевают ей ответить. Из комнаты Алексея Илларионовича раздается протяжный разрыв аккордеона.
* * *
Ступая за порог квартиры, Адам сталкивается в холле с отцом. Закрывает дверь, пока Терентий Дмитриевич смотрит сквозь него и разговаривает по телефону.
– Что значит, могут быть проблемы? – небрежно накидывая плащ на плечи, говорит отец в трубку. – Леня! Судно зашло в порт – значит, должно быть отгружено. Не знаю! Выкручивайтесь, как хотите. Все должно быть в срок.
Адам бросает кожаную куртку на тумбу и, скрестив руки, опирается спиной на стену.
– Да, и насчет «Четвертого звена»… Слиянию быть. Да, уже решенный факт. Этот причал добавит нам необходимой мощи. Будем расширять базу, – довольно смеется Терентий Дмитриевич. – Исаев позеленеет от злости…
Уловив фамилию, Адам невольно напрягается.
– Дело двух-трех дней. Да, конечно. Именно. Хорошо. Нет. Точно, нет. Да… До связи, – разъединившись, отец еще некоторое время задумчиво смотрит на дисплей.
– Пап, – привлекает его внимание Адам.
– Привет, сынок, – рассеянно шепчет одними губами.
– Привет.
Терентий Дмитриевич прячет телефон в портмоне и, наконец, сосредотачивается на сыне.
– Днем звонила Ирина Викторовна. Ты пропустил прием, – говорит он со слышимым огорчением.
Адам ненавидит, когда голос отца становится таким сокрушенным. Будто сын – главное разочарование в его жизни. Будто он – ярмо на шее.
– Пусть эта сука сначала себе голову вылечит, – зло отмахивается парень.
– Адам. Мы с тобой тысячу раз обсуждали эту тему. Нельзя называть женщин суками, – терпеливо поясняет Терентий Дмитриевич, словно сыну все еще идет десятый год. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Разве только еще хуже стало. – Твоя мама…