– Я знала, что ты оценишь, Адам, – ангельским голоском проговаривает Ева. – Что ж, один – один, Титов. Я бы сказала даже, два – один, потому что мне смело можно засчитать два очка. Признай же, что мой ход – хорош! Вот где истинная изобретательность и ловкость.
– Убирайся с дороги, Ева, – рычит Адам, грубо отпихивая девушку в сторону.
Она едва удерживается на ногах, но не замечает этого, упрямо преследуя парня.
– Куда ты?
Титов пронзает ее настолько ненавидящим взглядом, что у нее волосы на затылке встают дыбом.
– Туда, где тебя нет, – сквозь сжатые зубы, зло выталкивает Адам. – Иначе я убью тебя, Ева.
Этим словам девушка верит безоговорочно. Тут явно слышится не простая угроза. Прямая констатация внутреннего стремления.
Титов садится за руль и яростно хлопает дверью. Резкий рев мотора мощными волнами расходится по парковке. Исаева ловит на себе заинтересованные взгляды всполошившихся курсантов, но привычно игнорирует непомерное человеческое любопытство. Высоко вскидывая голову, надменным взглядом провожает машину Титова.
* * *
Адам без стука врывается в рабочий кабинет отца. Бросает перед ним врученные ему Исаевой снимки.
– Ты знал? – сходу спрашивает он.
Терентий Дмитриевич опускает взгляд и внутренне вздрагивает. Белеет лицом, ощущая, как тепло сходит с тела, и немеют пальцы рук.
– Адам…
– Ответь мне, черт возьми! Ты, бл*дь, знал?
– Давай сохранять спокойствие, сынок, – осторожно и тихо просит отец, поднимаясь на дрожащие ноги.
– Дьявол тебя забери, папа! Ты знал! – кричит Адам, одним взмахом сметая со стола отца бумаги и антикварные статуэтки. – Ты знал, что у нее другая… нормальная, полноценная семья. У нее, бл*дь, новый сын! Жизнь с чистого листа! Так, получается?
Адам не замечает, какие слова подбирает, какую силу вкладывает в голос, как дрожит всем телом. Он чувствует только то, как за грудной клеткой обрываются сгустки плоти. Как между ними хлещет беспредельная ярость.
Он жаждет выплеснуть эту злость. Рвать. Ломать. Крушить. И ему безразлично, в какую сторону направлять эту ярость.
– Адам. Сынок, – зовет сына Терентий Дмитриевич, хотя видит, что тот находится в угрожающем состоянии: не способен что-либо понимать и слышать. Одержим своими эмоциями. Глаза совершенно черные. Неосмысленные. Сумасшедшие. – Я хотел тебе рассказать. Я несколько раз пытался. Но, как только начинал разговор о матери, ты обрывал меня.