И Николая Ивановича понесло. Дернув удавку галстука вниз, заорал на всю гостиную.
– Чем это? По бабам таскаться? – лицо красными пятнами пошло. – В этом ты преуспел! К этому у тебя душа лежит! Потаскун, твою мать! Может, тебе еще платить за это станут? Ты спроси!
– Почему сразу по бабам? – негромко откликнулся «потаскун».
– А ты думаешь о чем-нибудь, кроме этого? Плаванье – забросил, каратэ – забросил…
– Ну, ты еще припомни бальные танцы во втором классе.
– Умничай, юмори… Давай! Я на тебя через пару лет посмотрю! Интересно, какую песенку ты запоешь…
В гостиную с невозмутимым видом вплыла габаритная краснощекая женщина. Зинаида Викторовна – любимая кухарка отца и по совместительству управляющая остальным домашним персоналом. Поставив на низкий столик разнос с кофейником и вычурными голландскими «черепками», она скупо улыбнулась на благодарность хозяина и так же тихо, ни разу не взглянув на Сергея, покинула поле боя.
– По каратэ ведь уже КМСа[1] получил. Плаванье тоже отлично шло. Превосходно. И главное, тебе же нравилось! Для здоровья – хорошо. Что ж тебя затащило-то на кривую дорожку?
– Надоело, – вяло отозвался отпрыск, наблюдая за тем, как отец помешивает кофе.
– Надоело! А по девкам таскаться тебе еще не надоело? Ты там мозолей не натер?
– Бать… – закатив глаза, тяжело выдохнул и скрестил руки на груди.
А в голове как будто часовой механизм запустился. Не нервничал, только строил предположения, сколько еще продлится этот нравственный суд.
– Не погнушался даже с этой тридцатилетней профурсеткой… Мать ее за ногу!
– Почему ты чуть что, к ней разговор сводишь? Год прошел.
– А меня, может, это до сих пор возмущает! Тебе не стыдно ее мужу в глаза смотреть? А мне вот стыдно! Хоть сквозь землю провались… Я в окно, если вижу, что Ракитин выезжает или заезжает – жду, пока отъедет.
– Придумаешь тоже… Ждешь…
– Вот жду! – проорал отец, и глаза его странно заблестели. – Ой, Господи… – безнадежно то ли выдохнул, то ли простонал. – Убить тебя мало, – добавил в сердцах и рубанул рукой воздух. – Я не понимаю, у тебя какая-то болезнь? Как это называется? Может, тебя обследовать? На опыты сдать… – отхлебнув кофе, уставился на сына нарочито задумчивым взглядом.
А тому – хоть бы хны!
Молчал, выдерживая отцовский гнев со скотским безразличием.
– Мало того, что бухаешь день через день, так еще и шаркаешься со всеми, без разбора! – продолжал психовать Николай Иванович.