В этот раз хворостом занималась группа Мэлоди, и чтобы самолично изучить окрестности, я вызвался пойти вместе с ней. Мэлоди встретила меня в рабочей экипировке: на ней поверх огромного свитера был надет рабочий комбинензон, шапка с ушами и резиновые сапоги. Такую же пару она выдала мне.
– В целях безопасности, по лесам разбросаны осколки курительных колб, встречаются и шприцы, хотя давным-давно вышли из моды. В прошлом году – рассказывала она по дороге – Энтони Блумквист наступил на колбу и порезал ногу, умер через неделю. Колба была очень старая, аж позеленела, и он наверняка не продеценфицировал рану, но все равно теперь ходим в сапогах, за Центром сплошная антисанитария. Старшие говорят, что раньше через шприцы каждый второй мог заразиться и умереть, но сейчас никто не заражается, потому что наркотики начали делать в таблетках.
– А кто их делает? – запыхавшись спросил я, пытаясь угнаться в гору за Мэлоди.
– Иностранный квартал, там много умельцев. В таблетках наркотики стало легче распространять, и хотя Центр и борется с нелегальными продажами, дилеры Розвого квартала уже давно заполонили наши аптеки. Сейчас невозможно отличить, что ты пьешь: таблетку от головы или что-нибудь запрещенное. А если знать, что покупать, то в аптеках Центра можно раздобыть легкие наркотики.
– Только легкие?
– Тяжелые к нам не доходят. Розовый квартал боится злить Центр, поэтому мы с ребятами ходим в Дыру, и Доминика иногда приносит что-нибудь – не смотри так – с горечью добавила она, поймав мой взгляд – все их принимают, ты и сам не знаешь, когда начал.
– Не запрещено ходить в Яму или в Дыру? – решил перевести я тему.
– Не особо. Из Центра можно перемещаться по всему городу, кроме леса, он под запретом, а в других кварталах небезопасно и центровые туда не ходят. Раньше полицейские вылавливали тех, кто бродит после комендантского часа и выписывали суровый штраф – нарушитель выселялся и лишался всех привилегий, поэтому Геллерт живет в другом районе, но со временем меры упразднились, полицейские отряды расформировали, чтобы немного подзаработать, они теперь устраивают облавы на несанкционированные вечеринки, а так все тихо.
Из рассказов Геллерта я уже знал, что только Центр с учетом новых потребностей был отстроен заново и сиял, словно серебряная ложка на на именинах младенца, а все что осталось за его чертой превратилось в памятник. Общежития университетов развалились, заводы забросили. Аварийные дома под снос и опустевшие универмаги догнивали как свидетельство сущестования некогда нормальной жизни. Городские крысы морадорстовали над этим, забирали все, что пригодно для быта, растаскивали рудимент цивилизации на растопку и металлолом, превращали промышленные предприятия в наркопритоны. Некоторые люди пробовали изменить этот уклад, уходили подальше от пороков города в лес, подальше в глушь, но не выдерживая тишины и темноты, перебрались обратно, поближе к Бетону или Свалке, а те, кто остался, вконец одичали или спятили.