бегущая тень по лицу водомерка
цвет облетает с акаций как будто залетает в кадр
стелется под колеса прекрасной куркумой
прислуга бесшумно отделяется от стены
горячий хлеб дышит в стойле
наутро куда ни глянь
дочиста обглоданные рога винограда
пересохшие лунки под самый горизонт
шайбы кофейной гущи
ты улыбаешься из последней
любви
а я была диктофоном
который включался и выключался когда сам пожелает
при мне тебя отпускало
ты рассуждал
рассказывал сны
брюзжал
в общем переставал быть самим собой
стихи как зубы
каждые пару лет начинают сыпаться
чем хуже освещение тем резче приметы возраста
в тусклом зеркале кожа лица кажется старше
почему так
знаешь какое самое страшное произведение искусства
из всех что я видел
нищая старуха на костылях
с низко надвинутым капюшоном
если завести перебирала ногами
неизвестный мастер
англия
xviii век
чистое
золото
снился мне борис пастернак старый-старый
но не по возрасту а скорей по износу тела
так-то он был не намного старше меня
лет на пять
шесть
он как-то так щупло сидел а я находился от него через
стол по диагонали
его макушка напоминала загривок рослой гиены
оттого что пух на ней стоял дыбом
как бы притягиваемый невидимым куском янтаря
лицо имело такое выражение
как будто на языке был шарик затвердевшей слюны
гомеопатическое драже
и это придавало ему сходство с вуди харельсеном
только у харельсена в глазах притаились черти
а мой пастернак упрямо смотрел в сторону
и бормотал еще не написанное
почти дословно
вместе с нами стареют и наши тексты
когда мы умрем они перестанут стареть
самые ранние выцвели как собственный автограф
самые поздние пребудут вечно юными
представляешь
меня премировали
за счастливое единение каждой девятой
с каждой десятой поэтической строкой
поздравь же меня
во сне ты этого не сделала
кто-то из учеников сократа
рассказал сократу и другим ученикам
что когда орфея предупредили о том
что ему ни в коем случае нельзя оборачиваться
когда пойдет впереди эвридики
прочь из аида
он сразу понял
что не сможет противиться внушению подземных владык