– Конечно! – воскликнул Стёпа уверенным голосом. – Что там ваш бывший ученик говорил про веру? Если очень верить, то чудо свершится, обязательно!
– Ты, Стёпушка, заходи к отцу Михаилу, просто разговаривай с ним. Душа твоя, чистая и светлая, будет хорошей почвой для добрых слов, что он тебе скажет. Хороший, настоящий человек из тебя вырастет, я уверен в этом.
Они остановились возле калитки в зелёном заборчике, за которым виднелся небольшой одноэтажный домик – тоже изумрудного цвета, под железной крышей, утопающий в кустах сирени. Окна обрамляли резные наличники – белые, кружевные. А под самой крышей, возле круглого чердачного окошка (как вокруг солнечного диска), грациозно вытянув длинные шеи, кружила пара нарисованных лебедей. Стёпка раскрыл рот от восторга, рассматривая длиннокрылых птиц.
– Вот я и дома, – тихо произнёс старик. – Благодарю, мой юный друг, за то, что проводил. Без твоей помощи и не дошёл бы, наверное.
– Иван Тимофеевич, у вас точно лекарства есть? А то я мигом в аптеку сгоняю!
– Есть, есть, миленький! Не волнуйся обо мне. Иди домой.
И директор музея, скрипнув калиткой, побрёл в дом, прихрамывая.
Стёпа с болью в сердце наблюдал, как поникли щуплые плечи, сгорбилась спина старого учителя. Он как будто даже стал меньше ростом и совсем дряхлым.
Но пора было возвращаться домой.
Кажется, Стёпка знал, как отговорить отца от идеи купить землю в крепости!
Стёпа шёл по улице, не обращая внимания ни на что.
Ему нравился директор краеведческого музея: было в нём что-то притягательное. Выросший без всяких бабушек и дедушек (хотя таковые имелись в наличии, но жили далеко, в других городах), Степан неожиданно почувствовал некое родство со старым учителем, между ними существовала невидимая, безымянная, но сильная связь. Откуда она взялась и что означала, тринадцатилетний мальчик не знал.
А перед глазами стояла согбенная болью и немощью спина старика… «А ведь и правда, – подумал Стёпа, – не переживёт Иван Тимофеевич, если землю продадут. Умрёт не от болезни, а от обиды и несправедливости…»
И он, Стёпка, не сможет жить спокойно, если не предотвратит надвигающуюся катастрофу.
Он никогда раньше не спорил с отцом, не возражал ему, даже если отцовская воля была слишком жёсткой и давила мальчишку тяжёлым кованым сапогом. Стёпе всегда было легче уступить, умерить свои желания и потребности, отказаться от собственных интересов. Но сгорбленная спина и потухший взгляд старого учителя истории переворачивали в Стёпкиной душе всё вверх дном, выжимая из глаз постыдные слёзы.