Эх, отец! Мысли Рима унеслись в то далекое детство, которое он вспоминал, уже будучи взрослым, с необыкновенным волнением и нежностью. Отец Рима Аркадий Грановский был человеком незаурядным. Преподаватель университета, великолепный лингвист, любимец студентов, он обладал мягким баритоном, пел русские романсы, аккомпанируя себе на рояле. Он был замечательным собеседником. Революцию принял сразу, хотя был сторонником Плеханова и поддерживал его идею о необходимости хотя бы начального образования у крестьянской и рабочей среды.
– Нет, батюшка вы мой, – говорил он своему другу Дмитрию Распопову. – Нельзя делать революцию, вооружая серую и необразованную массу, иначе восстание превратится в злостное истребление имущего класса, и удержать их будет невозможно никакими силами. Позже, когда революционные события ураганом пронеслись над Россией, оставив на своем пути кровавый шлейф, профессор Грановский впал в глубокую депрессию. Он сидел часами в своем кабинете, не прикасаясь ни к книгам, ни к еде, которую осторожно, как больному, приносила ему жена.
Когда его однажды пришел проведать давнишний друг Дмитрий Распопов, весь искрящийся от радостного возбуждения, отец как бы проснулся. Он внимательно слушал Дмитрия, ставшего во главе комиссии по борьбе с контр-революцией, попил даже с ним горячего чайку. От подарка – комиссарского пайка, в который входила буханка хлеба, пачка сахара и пачка чая – решительно отказался и после ухода Дмитрия возбужденно ходил по комнатам, ведя какой-то внутренний диалог с воображаемым оппонентом.
Рим хорошо помнил, что уже позже, вернувшись к преподавательской работе в университете и посещая всякого рода собрания, он как-то, сидя рядом с женой, говорил взволнованно:
– Ты спрашиваешь, что со мной случилось, милая? Я все пытаюсь заглянуть в будущее нашей страны и то, что я там вижу, сокрушает меня. Мы совершенно сознательно выпестовываем монстра, который уничтожит все самостоятельно думающее. Право на существование будет иметь только определенная модель человека с заготовленной программой действий. Представляешь, Машенька, – продолжал он. – Я смогу делать только то, что позволит мне этот монстр. Я должен буду жить в рамках, отведенных моему статусу.
И я, и все мы уже не сможем говорить, что мы думаем, а должны будем стать глашатаями нашего повелителя.