На поверхности я вдыхаю небо
С росчерками ушедшего солнца.
И снова приближается волна —
Море не отпускает,
Море засасывает в глубину.
Я прыгаю вновь на высоту волны,
И она, черкнув по горлу,
Обрушается на берег.
Горгона ласкает мои стопы у самого дна
Змеями-водорослями.
Нефритовое море с прожилками йода
Оторвавшихся ото дна разнотравий.
Я выхожу на берег,
Который почти опустел —
Люди проводили закат и расходятся по домам.
За спиной грохочет волна,
Вздыбливает гальку.
Слышу тебя, море.
За тысячи километров – слышу.
В раскатах грома,
В проводах радиовышек,
В тени олив
И в шлепках зрелых слив
О землю.
И через время.
Во мне
Память о твоей земле —
О твоей зыбкой поверхности,
О силе и нежности,
С которой касаешься волнорезов,
Когда накрываешь их пеной,
Как человеков – волной.
Со мной
Твои ненавязчивые уроки,
Твои потоки.
***
В покое и буре
Раскрылось море,
На жёлтом буе
Блестит солью,
Искреннее в своём движении.
Чистое даже мутной водой.
Твой покой переходит в вой,
Твоя буря становится извержением
И затихает в рассвете прозрачностью.
Море всегда есть то, что оно значит.
Загадки Сфинкса не по твоей части.
Честность намерений,
Следование ветрам и настроению —
Это мои домыслы о тебе.
Что я раскрываю в волне,
Говорит обо мне.
***
Ближе к сердцевине моря
Я поняла:
Чтобы нарисовать море,
Надо знать особенности течения,
Чтобы нарисовать облака,
Надо знать направление ветра.
Надо видеть,
Надо предсказывать,
Но это потом.
В начале – знать, прожить.
Чтобы зритель понял картину,
Надо знать его язык.
В конце концов, картины «пишут».
Я говорю: «Рисовать».
Кем надо быть, чтобы соединить все толки?
Проводником, аккумулятором.
И мастером инструментов.
Ближе к сердцевине моря
Нет вопросов и мыслей,
На берегу —
Они ждут,
Чтобы собрать плоды-щедрость,
Которой наделяет море
И облака над ним.
***
По февралю разухабисто грохнуло море,
Отмывая кварталы дождём проливным.
Освобождает дороги от пролитой крови:
И своих, и чужих.
Эта картина, я видела, в будущих днях воцарится,
Ибо к ней, я и пьяной, и трезвой походкою шла.
Ибо я, злобой пресытившись на обезумевших лицах,
Одно убиваю лишь – страх.
Море чернеет, клокочет, ветрится и в прошлых, и в будущих днях —
Я, наконец выгребаю, и дно перестаёт мне скользить.
Я собираю все вещи: о чём не врала себе, о чём врала.
О, я касаюсь источника сил.
***
Сандалии мои из тёплых дней,
Чтобы понять, не стали ли тесны,