И снова время останавливается. Женщина пишет, мужчина что-то молча делает с мамой. Свирин стоит столбом и смотрит куда-то.
– Так, раздевайтесь, – голос мужчины.
Свирин вздрагивает, словно требуют от него.
– Что? – голос мамы.
– Кардиограмму надо снять.
– Отвезите… меня… в больницу.
– Без этого нельзя.
Свирин выдавливает:
– Мама, помочь?
Часа полтора назад – или сколько прошло? – мама уберегла его от этого, может, и сейчас…
– Ох… да что ж… Ведь фельдшер сказала… срочно… срочная госпитализация.
– Мы не можем вас привезти в больницу без обследования. Вас просто не примут.
– Господи… ох… ой-й…
Судя по звукам, сама раздевается. И время останавливается опять. Свирин смотрит куда-то. В ушах гудящая глухота, мозг обволакивает спасительное забытье.
Лишь крохотный неспящий участочек мозга показывает Свирину его со стороны. Теперь не врачи, а он очень похож на инопланетянина. Но не в странном костюме, а в человеческом обличье. В каком-то фильме такие. Они принимают облик людей, но спать не умеют, а ночи проводят, стоя вот так, без движения, с открытыми неподвижными глазами. И ловят сон людей. Если поймают, превращают в таких же, как они. И единственная возможность для людей остаться людьми – не спать.
Но как хочется. Именно сейчас. Да, он человек, он никакой не инопланетянин… Уснуть, и чтобы это все как-нибудь… Само как-нибудь… Но – к лучшему… Или вообще сном оказалось…
– Так, дедушка, поднимаемся.
Оказывается, врачи на кухне, возле дивана. На столе – ярко-оранжевый ящик с распахнутыми створками. Какие-то ампулы, бинты, приборчики, бутыльки, ножницы… Отец сидит, на левой руке эта штука для измерения давления, взгляд пустой, покорный.
Свирину снова хочется заплакать, как тогда, под навесом. И снова наползает прошлое. Совсем недавнее. Совсем-совсем.
Около трех месяцев назад. Прошлый приезд. Начало сентября.
Тогда они каждый вечер играли в домино. И до этого играли – Свирину посоветовали чем-то занимать родителей, чтобы деменция не развивалась. Кроссворды, головоломки, карты, шахматы, домино. Домино мама с отцом когда-то любили, и костяшки были в доме.
Сначала, правда, мама удивилась: «Да зачем время убивать на баловство?» Свирин объяснил, что отцу полезно. Что и ей полезно, не стал говорить. Хотя и ему самому не мешало шевелить мозгами.
Летом сил играть хватало нечасто, а в сентябре темнеет раньше, вечера длиннее. Играли долго, партий по семь, по десять вот за этим столом. И Свирин радовался, замечая, как оживляются родители, особенно было приятно наблюдать за отцом – равнодушный, потухший, он становился азартным, почти не путал костяшки, ставил правильно и часто выигрывал. Очки не записывали, побеждал тот, кто первым закончит. Призом служила или долька мандарина, или конфета, или кусок банана.