***
Предместья Лейпцига, Германия. 1513г.
Родовое поместье Бойе… после той роковой ночи оно будто подернулось серой паутиной, роняя широкую тень на земли вокруг себя на многие мили вокруг. Безутешная мать, разбитый горем отец и охваченный умело скрываемой апатией брат. Молодой офицер двадцати двух лет, вырвавшийся с полей битвы междоусобных стычек Реформации, чтобы поддержать семью и попрощаться с сестрой. Точнее с тем, что от нее осталось. Тело так и не нашли, пусть вся семья в купе с многочисленной родней за полгода обыскала почти полстраны. Дневники, обрывки неотправленных писем адресату, имени которого никто не знал, безумные рисунки, стопками сложенные в укромно спрятанных сундучках… и прядь вороных волос в мраморном саркофаге. Рисунки Генрих сжег в припадке ярости, пока обыскивал ее комнату в поисках зацепок, а темный конверт, подписанный белыми чернилами именем Исаака, пылал синим пламенем, разбрасывая в стороны разноцветные искры ярче всего другого.
– Генрих, остановись! – кричала Фрида, оттаскивая мужа от пылающего посреди холла костра, – Ты сожжешь все поместье! Это ее не вернет! Опомнись, подумай, что скажет твой сын!
В затяжной стагнации прошла неделя. Шла к концу вторая и юноше пришло время возвращаться на фронт. В то время, что он провел с семьей, можно было сказать, он стал единственной опорой семьи. Заставляющим хоть как-то шевелиться близких и держащим в руках власть в доме. Помня уроки, данные ему мечником из России еще в детстве, Алоис прямо держал спину, когда прощался с семьей и садился на лошадь, смахивая с лица прилипшие волосы цвета свежей соломы.
Моросил противный дождь, вынимающий душу своей промозглостью, но вопреки всему освежающий голову запахом сырой земли и размокших листьев. В армии им гордились, и Беатрис наверняка тоже могла бы гордиться им… если бы могла увидеть. В последний раз он видел сестру на балу в честь рождения племянницы три года назад. Перед тем как его призвали. После того приступа перед помолвкой с Теодором на ее лице было трудно застать искреннюю улыбку, так и тогда, она улыбалась только потому что того требовали приличия. Остальные улыбались в ответ и веселились во всю, но его было не обмануть, он знал свою сестру лучше кого бы то ни было. Ее мысли омрачила страшная тайна, которую она томила в сердце, не смея довериться никому. Он почувствовал это, когда она так по-детски колко впилась пальцами в его плечо, пока он кружил ее в танце.