Ну а Сергей Бодров из смазливого экранного солдатика («Кавказский пленник», Сергей Бодров-старший, 1986) и ведущего телепрограммы «Взгляд» обернулся «всенародным братом», живым мифом. И через какие-то пять лет воплотил, повинуясь законам мифологии, максиму «жить быстро, умереть молодым».
О «Брате» все уже сказано, разложено по полочкам, известно в подробностях.
Мгновенное решение Балабанова, увидевшего в Сочи Бодрова в «Кавказском пленнике», делать фильм вместе – именно «вместе», а не «с» – образец режиссерской интуиции, хоть в учебники киномастерства пихай.
Немыслимая, в пределах статистической погрешности, стоимость производства. Фланелевые рубашки Балабанова и купленный на барахолке свитер, в которые Надя Васильева, художник по костюмам и жена режиссера, обрядила Данилу Багрова, – предметы реквизита в жанре «голь на выдумки хитра» стали чуть ли ни мэмами.
Фрукт – яблоко. Поэт – Пушкин. Балабанов – последний гений русского кино. Бодров – последний герой.
– Не брат ты мне… У вас есть «Крылья»?… Оттопыримся…
Но и четверть века спустя задаешься вопросом: что это было? Что такое «Брат», эта кристально прозрачная, мнимо незамысловатая вещь в себе?
Немыслимый критический и публицистический срач – иначе не скажешь, – сопровождавший триумф «Брата», сводил фильм к идеологическому феномену.
Курьезно вспоминать, что по горячим следам премьеры «Брата» обвинили ни больше ни меньше как в русофобии: очередная чернуха на потребу западной публике, ни одного человеческого лица, урод на уроде, клевета на русский народ. Когда же выяснилось, что русский народ с этим решительно не согласен, всенародную любовь к Даниле принялись осмыслять в социологических категориях.
Если кто не помнит, жить в 1990-х было страшно и весело, как всегда, наверное, страшно и весело – тем, кто уцелеет, – жить во время гражданской войны. А в России шла именно что гражданская война далеко не малой интенсивности. Под перекрестным огнем метался оглушенный, ошеломленный, ограбленный народ. Защитить его было некому, кроме Данилы:
и адепты, и враги фильма сошлись в том, что явился долгожданный народный герой, заступник, змееборец. А далее отношение критиков к фильму определялось их отношением к народу.
Одни впали в хорошо темперированную истерику в жанре «Россия, ты одурела». Народ «в этой стране» дрянь, «евреев как-то не очень», не братается с высокогорными хамами. Какой народ – такой и герой: Данилу называли иконой русского фашизма. Тонкие в иное время интеллектуалы намеренно совершали элементарную логическую ошибку, безоглядно отождествляя Балабанова с героем, возлагая на режиссера ответственность за слова Данилы о евреях и «черножопых».