Второй мотив – война, хотя то, что принято называть войной – с пленными, вертолетными атаками, рейдами в тыл бандформирований – Балабанов показал только в «Войне» (2002). Но война закадровая отравляет воздух всех его фильмов. Японская – в «Трофиме». Первая мировая – в «Морфии». Афганская – в «Грузе 200» (2008). Чеченская – на которой Данила якобы писарем отсиживался – в «Брате» и «Мне не больно» (2006).
Ведь что такое война, по Балабанову? Это такое место, где, если очутился, надо выжить. Иначе говоря, война – это жизнь.
Постоянство мотивов не объясняет чуда «Брата», которое сродни чуду творчества, описанному Булгаковым в «Театральном романе». Там, перед глазами сочинителя Максудова возникала маленькая, освещенная коробочка, где суетились и умирали человечки из его будущей пьесы. Кажется, Балабанов видел такую же коробочку и «просто» снимал движения ее обитателей. Не сочинял, а «просто» записывал их слова. И тут возможна еще одна параллель – с Александром Блоком. В годы первой русской смуты ХХ века он призывал «слушать музыку революции» и слагал, «просто» записывая «шум времени», великую поэму «Двенадцать». Так и Балабанов, современник второй смуты, услышал и записал музыку войны и одиночества, оправдал гармоничностью своего фильма дисгармонию эпохи.
«Нет, я не Байрон, я другой…» – читает здоровый круглолицый парень, стоя у открытых дверей шикарного автомобиля и сопровождая чтение стихотворения характерными жестами. Закончив читать, он улыбается нам открыто и немного застенчиво.
Под первые аккорды «Крыльев» «Nautilus Pompilius», транслирующиеся через динамики, к кирпичной стене странной кладки подходит высокая стройная девушка в длинном платье, манерно поворачивается к нам точеным профилем и медленно освобождает плечи. Платье стекает до бедер, обнажая спину и тонкую талию.
Из-за спины съемочной группы появляется Данила. Видно, он знал какой-то другой вход в крепость, потому что чужих больше нет. На нем легкая куртка с поднятым воротником. Впрочем, все одеты довольно тепло. Осень.
Данила становится позади режиссера, какое-то время с интересом смотрит, потом делает шаг вперед и тихо спрашивает: «– Это че за песня?»
Режиссер резко оборачивается, дико смотрит на Данилу, отталкивает его, сопровождая все это безумными жестами, тем не менее продолжая смотреть на девушку, которая подняла руки и оперлась на стену. Ей было холодно, и она не могла этого скрыть.