Полгода назад Николя (со слезливой томностью в голосе и романтической поволокой в глазах) признался Елене, что наконец «ЭТО» свершилось, и он встретил своего ангела. Да что там ангела – богиню. Многие всю жизнь ищут ту «единственную» и не могут найти, а ему повезло – вот «счастье-то». Она его муза, Офелия, Лаура, понимающая и любящая, «тонкая» и «звонкая», чистая и прекрасная как утренняя заря, короче, настоящая Аврора, Венера, далее следовало неимоверное количество эпических дифирамбов, звучавших в том же духе. Классики, воспевающие женскую красоту, начиная с поэтов Древней Греции и заканчивая нынешними «звездами» поэтического Олимпа, могли бы захлебнуться от зависти к такому богатейшему словарному запасу, который в тот момент демонстрировал Николай Петрович, описывая свою избранницу. Ленка, рассказывая о произошедшем, смогла объяснить свое «интеллигентное спокойствие и выдержку» только тем, что до нее не сразу дошел смысл происходящего. На первой же фразе, что муж уходит к другой, ее мозг категорически отказался воспринимать дальнейшее. Николай Петрович гордо положил ключи от квартиры и объявил, что «он ни на что не претендует и оставляет ей все», ушел в новую жизнь, тихо закрыв за собой дверь. А не претендовал Николай Петрович ни больше ни меньше на огромную трехкомнатную квартиру в историческом центре Петербурга, которая была сверху донизу заставлена и увешана дорогим антиквариатом – наследие предков, коллекционеров и меценатов; это был двухэтажный зимний дом в курортной зоне под Питером, ну и так, по мелочам – машина и небольшой счет в банке.
Покидая «родительское гнездо», Николай Петрович взял с собой только один-единственный темно-коричневый фибровый чемодан с потертыми кожаными углами и металлическими накладными замками. Туда были сложены: серебристая в темно-синюю полоску шелковая пижама, парадный костюм из английской шерсти, смена нижнего белья, тапочки и томик любимого Михаила Булгакова.
Чемодан был семейной легендой и торжественно передавался из поколения в поколение. Его с нескрываемой гордостью показывали всем гостям, бывающим в их гостеприимном доме. Именно с этим чемоданом его дед Иван Николаевич, обедневший дворянин (по семейной легенде – состоявший в тесном родстве с кем-то из сосланных декабристов), приехал из Благовещенска в конце XIX века поступать в Санкт-Петербургский университет и, с блеском его окончив, был оставлен на одной из кафедр, которую впоследствии многие годы и возглавлял; отец Николая Петровича Петр Иванович был сослан в лагеря во время сталинских репрессий по пятьдесят восьмой статье за контрреволюционную деятельность. Он посмел с кафедры уже Ленинградского университета блеснуть знанием современных работ английских и немецких писателей и с этим же чемоданом (по амнистии в пятьдесят третьем) вернулся домой и начал новую, весьма успешную жизнь. Чемодан, потертый во всех возможных и невозможных местах, убитый нелегкой жизненной стезей, стал семейным символом начала нового и обязательно светлого будущего.