Тем временем уйдя в резкий кувырок и перекат, Азарь сумел разорвать дистанцию и, наконец, принять удобное для боя положение. Он орудовал железным штырём, словно мечом. В его движениях угадывались уверенные, отточенные с детства приёмы, характерные скорее для ратника средней руки, нежели для простого работяги или, паче того, словоблуда – коими считались все еретики и распространители ложных учений. Поэтому Азарь просто забил своих противников, как скот.
Переодевшись в их рубище, ересиарх вооружился саблей и пошёл дальше.
Коридоры становились всё темнее. От запаха плесени начинало саднить в горле. Иногда Азарь останавливался и вспоминал весь их с Гааталией путь, чтобы ненароком не пропустить поворот или не свернуть слишком рано.
Когда мрак окончательно сгустился, на беглеца вдруг разом навалилось несколько человек. Кто-то принялся выворачивать ему запястье в попытках отобрать оружие. Кто-то скручивал левую руку, принуждая согнуться в три погибели. Кто-то от души напихал ему кулаком под дых и по бокам.
Его скрутили и повели обратно, наверное, снова в келью – дожидаться приговора священного Синода. Когда вышли на свет тусклых каганцев, Азарь смог примерно пересчитать своих врагов – один шёл спереди, видимо главный, который знал дорогу до кельи. Двое держали за руки и не давали разогнуться. Четвёртый шёл справа, приставив холодное лезвие сабли к шее ересиарха. Ещё сзади – двое или трое. Итого около шести-семи храмовников.
Шли молча.
Храмовые скалы по-прежнему сотрясались от дедеровской бури, бушевавшей снаружи. Даже сюда – в глухие пещеры проникал шум сечи и рёв чудовищ. Раздавались взрывы и звуки обрушения стен.
Превозмогая боль, Азарь поднял голову и принялся обшаривать взглядом коридоры. Он щурился, когда сверху сыпалась каменная крошка, но продолжал смотреть. Несколько раз прямо на спину падали небольшие, но не менее ощутимые камни. Тогда Азарь шипел и призывал дедера. Иногда шатало так, что пол едва не уходил из-под ног.
– Убери ножик, зарежешь ненароком! – выпалил ересиарх в один из таких моментов.
– Одной сволочью меньше, – невозмутимо ответил монах и осенил себя священным знамением, – да простит меня Господь.
– Бойтесь народов, чей господь им всё прощает, – проворчал ересиарх и получил под дых.
Дальше шли снова в молчании.