Надо сказать, она чудесным образом похорошела. На нее засматривались, ее откровенно разглядывали. Ответного интереса не вызывал никто. Как раньше уже не устраивало. Хотелось других масштабов, других миров, вне времени.
Откуда она взяла его образ? Он рос постепенно внутри нее, подобно ребенку. Только появляться на свет не спешил. Она, до смешного, как маленькая девочка, проигрывала всевозможные варианты их жизни, меняя обстоятельства места и времени. Неизменным оставался образ, просто он постепенно дорисовывался по черточке, становился все более конкретным. Они разговаривали, смотрели друг на друга, любили друг друга. Ее тело было их домом. В какой-то момент она даже поставила ему условие – я перестаю общаться с тобой, и либо ты появляешься реально, либо убирайся к черту совсем.
Это сильно походило на помешательство, и она, будучи пока еще в здравом уме, не раз делала попытки, всегда безуспешные, отказаться от этой игры. На какой-то короткий отрезок времени наступало зыбкое спокойствие и уверенность, а скорее вынужденное согласие с тем, что необходимо жить в реальной жизни, в осточертевшем «здесь и сейчас», наслаждаться тем, что имеешь, для счастья все уже есть, и так далее весь модный бред по списку.
Займи себя работой, и глупые мысли сами уйдут. Не уйдут, не от тебя – залезут поглубже в голову, в сны, заставят ныть сердце, будут сводить ноги невыносимой судорогой, превратятся в фантомные боли. Вот уж это доверие к когда-то кем-то брошенным заумным фразам. Почему вдруг мы решаем, что нас это касается так же, как и того, кто их придумал? Рамки чужих истин, они под твой ли размер? И все чудодейственные лекарства может и вправду хороши, только ты вовсе не тем болеешь.
Поболтавшись какое-то время в вакууме настоящего мира, ощущая себя инвалидом с ампутированной неизвестно какой, но жизненно необходимой частью тела, она неизменно возвращалась в свою полуреальность, радуясь, что внутри снова оживает знакомое, волшебное чувство, снова трогается в рост и набирает силу, подобно странному капризному растению. Ровно до тех пор, пока оно не заполняло своими побегами всю ее душу, не прорастало в сердце, в живот, в лоно, не начинало стекать горячим соком с ладоней. В одну такую пору она все-таки приняла решение уехать.