На другой день Гнеда не сразу поняла, где находится. Сквозь дрёму она услышала звуки льющейся воды и тихий женский голос. Девушка пошевелилась, и щёку слегка укололо сеном. Из хлева доносилась утренняя возня, поквокивали куры, тихонько стукало ведро о корыто и хлюпала пойлом корова. Твердята что-то ласково говорила ей, а, может быть, телёнку. Чуть в отдалении скрипнули ворота и фыркнула лошадь, прошуршали колёса телеги.
Гнеда с усилием стряхнула с себя сонную негу и приподнялась на локтях. Рядом посапывала Пчёлка, утренний свет мягко очертил её умиротворённое лицо, вишнёвые губы и светлые ресницы. Девушка потеребила подругу за плечо.
– Ты чего? – спросонья удивилась Пчёлка.
– Мать уже скотине корм задаёт, а мы всё дрыхнем.
– Ааа, – вяло пробормотала девушка и, махнув рукой, перевернулась на другой бок. – Она меня бережёт. Говорит, в молодухах ещё наработаюсь.
Последние слова Пчёлка уже мямлила сквозь сон.
Гнеда вздохнула и принялась спускаться. Тихо, чтобы не разбудить спящих по-летнему в клети детей, она прошла в избу. Печь растопилась, дрова уже догорали, и устье зевнуло на девушку жаром, когда она наклонялась к стоящей рядом бочке напиться.
– Батюшки, ни свет, ни заря. Ступай досыпать, дочка! – удивлённо засмеялась вошедшая Твердята. Она была в чистой рубахе, опрятно закатанные рукава обнажали тонкие загорелые руки. На шее краснела рябиновая низка.
Гнеда только улыбнулась в ответ:
– Пойду, воды натаскаю. – Она взялась за дверь, но тут вспомнила. – А где Катбад?
– Да они втроём чуть свет орать вышли. Жаворонок да жаба уж давно песни поют, выгоняют в поле.
Подхватив коромысло, девушка направилась вниз к реке, миновала амбар, прошла огород, который, как и поле, ждал со дня на день принять в себя семена будущего урожая. Поленница на краю подворья была по-хозяйски полна дровами на любой случай: и жаркие берёзовые, и еловые, смолистые и трескучие, и ольховые, которые в мыльне любую хворь выгонят из тела. А вот и сама баня, почти у самой воды.