– С чего ты взял?, – мать недовольно оторвалась от сборов.
– Ну, у меня глаза узкие.
– Твой отец умер и он не был китайцем, иди, ешь пельмени.
Я еще раз осмотрел свое отражение. На Лялю я совсем не похож. Ляля – красавица, все у нее ровное гладкое и круглое. А у меня только глаза такого же цвета, карие. Но маленькие и узкие, как у китайца с опущенным верхним веком. Уши у меня разные и слегка пожеванные. Но больше всего расстраивал подбородок – маленький, слишком плавно переходящий в шею.
– Ляль, а он был киргиз?
– Нет.
– А кем он был?
– Не знаю, ешь молча.
Я поболтал ложкой в мутном бульоне с морковкой, выловил и без аппетита пожевал рыбный столовский пельмень – не вкусно.
– Ляля, когда Петровна умрет, я буду один жить в ее комнате?
– Будешь.
– Скорее бы сдохла, – вздохнул я, но закончить вздох не успел, сильный подзатыльник нагнал меня, я ткнулся лицом в миску с пельменями, больно ударившись об эмалированный край губой. Настроение сразу испортилось. Еще поболтал ложкой в миске:
– Тебя в школу вызывают.
– Из-за чего?
Всем своим мелким существом я почувствовал закипающую в Ляле ярость, и от этого мне становилось лучше.
– Из-за тритона.
– Что еще за тритон!?
– Я в школе тритона съел.
Ляля смотрела на меня почти с отвращением, она даже не спросила, как это у меня получилось.
Я поймал около школы небольшого тритона, зачем-то сунул его в карман, принес на уроки. На уроке я достал тритона, он был таким беспомощным и весь в моей власти. Сначала я тыкал его ручкой, загородив ото всех ладошкой. Но вскоре эта игра наскучила. Я сунул тритона в рот, оставив его заднюю лапку наружу. Лапка мелко дрожала. Это трепыхание было приятным, в животе расползалось что-то теплое. Вдруг одна девочка повернулась ко мне и завизжала. Стали оборачиваться остальные, мне стало смешно. Но тут я увидел, как ко мне подходит учительница, небольшое усилие – и тритон проглочен. Потом меня выгнали с урока, отвели к директору, я там или молчал, или говорил, что ничего не было. Глядя по верх учительских голов, я пытался вызвать в себе ощущение трепыхания живой тритоновой лапки, испуг девочки и мои порывающиеся смешки, но учителя все время мне мешали.
Потом они велели передать матери, чтобы она пришла в школу. Я почти забыл об этом. Я силился вернуть то необычное ощущение, а оно все уплывало от меня.