– Ну-с, батенька, рад за Вас! С такой головой Вы любые стены прошибёте, любые препятствия преодолеете! Но пожелаю Вам впредь обходиться без провалов, сколь бы эффектными они ни были.
– Имея такой мощный оплот в Вашем лице, и опираясь на ваши фундаментальные научные знания и гениально-глобальные идеи, я никогда не провалюсь, ибо обещаю Вам идти только дорогой указанной Вами и ни шага в сторону! Провалиться мне на этом месте, если вру!! – поклялся Адольф.
– Молодчина!! Ты не покатишься вниз по наклонной, отнюдь нет! Вверх – к вершинам коммунизма, тебе предстоит идти по трупам врагов, но с нашей помощью и страховкой. Однако и сам будь осторожен, не соблазнись культурной и цивилизованной мишурой империализма – не угоди собою в пасть врагам. Ибо их культура и цивилизация – это лишь тонкий слой лака на теле тираннозавра, ковырни ногтем – и предстанет животное!!! – предупредил Ильич.
– Когда я слышу слово культура, я хватаюсь за парабеллум! – заверил его Адольф.
– Никогда не выпускай из рук оружия! «Насилие – повивальная бабка истории», – так нас учил Маркс. История ежеминутно творится и рождается в массовых муках на наших глазах, а ты – один из главных перспективных инструментов насилия в моих руках, исторически архиважный инструмент, а отнюдь не архивный!!! – наставительно произнёс Ильич.
– Я польщён Вашей высокой оценкой моей личности, геноссе Ленин, и жажду исполнения всех ваших желаний!!! – встав на вытяжку и щёлкнув каблуками, ответил Адольф.
– В тот же день, идейно подкованный Адольф, отбыл в Германию, исполнять свой революционный долг.
– К тебе ходоки припёрлись, Володенька, – просунув голову в приоткрытую дверь кабинета, произнесла Крупская.
Ильич скорчил гримасу отвращения – страшнее противопехотной мины.
– Знаю, знаю, Володенька! Эту шелупонь уже третьи сутки к тебе не пускают, но это такие пройдохи!!! Их в двери, а они в окна! Да ещё возмущаться себе позволяют, негодяи! В прежние времена, дескать, даже к покойникам уважения больше было: на третий день, с почестями, доставляли их туда, куда им положено, а тут – третьи сутки живых людей томят! Уж я их по-хорошему уговорить пыталась, жена легендарного вождя всё же, так что реноме коммунистического великодушия поддерживать должна. «Так ведь народные массы, – говорю, – всегда покойников больше уважали, чем живых людей, и говорили о покойниках либо хорошо, либо ничего! А советская власть мнением народных масс очень дорожит, и потому покойников очень уважает: хоронит всех налево и направо, и во много раз больше, и во много раз быстрее, чем империализм! А вот за такие ваши слова, советская власть вас всех в два счёта схоронит! Почестей вам захотелось?! Вот вас сейчас к памятной стенке поставят и, залпом, из ружей по вам „отсалютуют“! Ну что, вас это устроит?!» А они упёрлись, как ослы, и долдонят: «Хотим, чтобы перед смертью нам Ильич грехи бы отпустил, да исповедовал бы нас, да благословил!!! В него, батюшку, токмо и веруем!!!» Я же им талдычу: «Ильич – это вам не Илья – пророк и не поп какой-нибудь, чтобы грехи вам отпустить. Он вам каждому грехов только добавить может, дабы их количество перешло в коммунистическое качество – в качество твёрдого ленинца!» А они, хоть умри или убей, всё своё твердят: «К батюшке Ленину хотим!!!»