Пройдя в кухню, где Андрей, по обыкновению, готовил обед, я испытала укол совести: после смерти матери мой друг перешел на вечернюю форму обучения, а днем работал на судостроительном заводе. Наверняка уход за мной разрушает привычный уклад его жизни.
– Андрей, – я наполнила соком два высоких стакана, – у тебя сейчас отпуск, или ты взял отгулы?
Он кивнул. Этот уклончивый ответ меня не устроил.
– Да – отпуск, или да – отгулы?
– Второе.
– Ну, значит, так, – сказала я, – это пора заканчивать. Мне уже лучше.
– Нет, – Богданов окинул меня оценивающим взглядом, – побудь еще пару дней.
– Хорошо. Но только ты ходи на работу, ладно? Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности. К тому же, я хочу быть полезной: приготовлю ужин, приберусь в квартире.
– Ты это брось! Тебе вредно!
Я фыркнула:
– Жить – вредно, слышал такое? И тем не менее, именно жить дальше мне придется.
– Живи, но не смей тут прибираться!
– Ладно.
Брови Богданова иронично приподнялись.
– Ты же сделаешь все по-своему и приберешься, да?
– Да.
Мы синхронно закатили глаза к потолку.
– Что ж, тогда сделаем уборку вместе, – решил Богданов, – тогда ты хотя бы диваны перетаскивать не будешь.
– Вот черт! Как раз хотела потаскать диваны, – деланно возмутилась я.
Андрей засмеялся. Это хорошо. Значит, я могу создать видимость того, что умею шутить. Как прежде.
* * *
Валя сидела на богдановском диване, не в силах ничего произнести. Я такое наблюдала впервые, обычно она – ужасная болтушка. Когда из глаз подруги потекли слезы, я забила тревогу и побежала искать бумажные платки. Их, конечно, не было – мужская квартира! – и я принесла Вале рулон туалетной бумаги.