В казарме со второго этажа доносятся топот, ржание и бульканье. Коридор наполняется запахом дешёвого кабака. В половине двенадцатого ночи по лестнице сползает хмырь из отдела боевой подготовки. Правой рукой он цепляется за перила, а левой держит за горлышко свежезадушенную коньячную бутылку. Заметив дневального по роте, хмырь бурно и нечленораздельно радуется:
– С-с-с-ынок, чего ты тут с-с-с-тоиш-ш-ш-ь?!! Пойдём, заебеним!
Причём обращается он к дневальному, а смотрит почему-то на стенд «Обязанности дежурного по роте». Дневальный-казах, не отчётливо понимающий по-русски, принимает единственно правильное решение: замирает, как варан, кося, однако, глазом на бутылку и часто сглатывая слюну.
По лестнице скатываются ещё два офицера, отнимают у хмыря бутылку и, подхватив под руки, волокут наверх. Через некоторое время наверху рушится что-то мягкое.
На следующий день работа по секциям. Правда, заседают только совсем уж упёртые, вроде мобистов и секретчиков, остальные занимаются по личному плану. Личный план включает, как нетрудно догадаться, жёсткий опохмел, марш-бросок в Москву за барахлом по утверждённому жёнами списку, а также бесцельное шатание по гарнизону, которое неизбежно приводит к знаменитой «четырке» – продмагу № 14, где положено закупать водку на обратную дорогу.
Ближе к вечеру на аэродроме поднимается суета. Басовито и солидно гудят движки транспортных «Анов», скандальный визг пускачей сменяется разбойничьим свистом и завыванием турбин реактивных «Илов» и «Ту», машины по очереди взлетают и быстро растворяются в темнеющем небе.
Военный совет окончен. Успехов вам, товарищи, в нелёгком ратном труде.
Я лежу на койке в комнате дежурного офицера. Койка появилась на свет, наверное, в эпоху динозавров, и её скелет украсил бы экспозицию палеонтологического музея. При малейшем движении она отвратительно лязгает, а железные кости впиваются в бока. Койка застелена липким бельём с черными расплывчатыми печатями. Подушка, похоже, набита древесными опилками, но воняет псиной. Одеяло когда-то было синим, но теперь я бы определил его цвет как светло-чёрный. Родина постаралась, чтобы спать на ложе военно-воздушного Прокруста было невозможно. И правильно, нечего дрыхнуть, тащи службу, старлей!
Стараясь не шевелиться, я лежу на спине и разглядываю свои владения.