– Тридцать первый! Седьмой! На ринг! Шестнадцатый, в лазарет!
В учебке всех зовут по номерам, обращаться по именам запрещено, иметь личные вещи запрещено, колдовать без разрешения запрещено. Пошатываясь, ты входишь из ринга и бредёшь к белому домику на краю плаца. Там тебя подлатают. Может быть, даже дадут спокойно посидеть полчасика. Ты идёшь максимально медленно, но недостаточно медленно для того, чтобы кто-то из офицеров счёл тебя бездельником.
Серо-жёлтое небо нависло над длинными приземистыми казармами. Ещё ниже, цепляясь за флагштоки летят разорванные в клочья чёрные облака. Хорошо, что разорванные. Иначе сыпали бы пеплом, а он пачкается так, что устанешь форму стирать.
Сержант на уроке просвещения говорил, что облака почернели, когда теурги Страны Тысячи Ручьёв жахнули Солнцеворотом по Бакеду. Бакед, конечно, стал пустыней, но не сразу, кто-то там выжил и ответил Ручьям чем-то ещё более убойным. Все священные рощи полыхнули как смолой политые. Ручьи вскипели и высохли. Но пепел никуда не делся, так и летает.
Ты не особо веришь сержанту. Война идёт уже пять лет, а Бакед уничтожили в первый год. Что, это всё тот же пепел? В такое только тупица-сержант и поверит. Ты криво улыбаешься – губы как оладьи и слушаются плохо.
– Шестнадцатый! Стоять!
Ты инстинктивно вытягиваешься, руки прижаты к бокам, ноги вместе, спина прямая, подбородок ввысь.
– Ко мне! Шагом марш!
Ноги сами идут так, как положено, руки отмеряют шаги. Не доходя Старшего Инструктора Дагенлейва три шага, ты бьёшь каблуками в плац и замираешь.
– Почему не на занятиях?
Голос Старшего Инструктора звучит как низкий рык, под стать своему хозяину: высокому крепкому мужчине с твёрдым и холодным как стальной панцирь лицом. Он одет в простой чёрный камзол, на поясе волнистый кинжал с рубиновым глазом на гарде.
– Направлен сержантом Шодбом в медсанчать для приведения в порядок, господин Старший Инструктор!
Твой голос звенит. Ты пожираешь его глазами не только потому, что так велит Устав. Твой кумир окидывает тебя взглядом, кивает.
– Ты назначен на мой курс. А теперь – бегом!
Ты ускоряешься ещё до того, как затихают слова. Не потому, что рад, что легко отделался – хотя и поэтому тоже – а потому, что твой герой заговорил с тобой. Ты читал, что раньше боги спускались с небес и беседовали с людьми, и теперь ты понимаешь, что чувствовали те люди.