Сам Дагенлейв! Настоящий великий теург. Ты читал в учебниках, как он в одиночку заставил повернуть назад в море четвёртую Некроволну. И как, имея под рукой всего полк пикинёров, смял вражеские порядки при Трегарте. И как бился с Деревянным Колдуном в Тихом Ущелье. Сирота – такой же, как ты! – а теперь с ним считаются короли.
Сердце вдруг замирает. Справишься ли? Дагенлейв не терпит слабаков, у него на курсе жёсткий отбор, и не все выживают. Ты не блещешь талантом ни в теургии, ни в остальных дисциплинах. Может, он ошибся, принял тебя не за того? Ты чувствуешь себя личинкой авуканского червя, закапывающейся как можно глубже, чтобы не быть съеденной как сотни и тысячи товарок. Шансы на то, чтобы протянуть хотя бы месяц у Дагенлейва, очень малы. Сомнения, неуверенность и страх перед грандиозным неизвестным гложут тебя и в медсанчасти, и весь остаток дня, и всю следующую ночь.
Глава 4. Призрачные башни Снограда
Барджус вздохнул. Когда-то он любил Рыбный тракт, оживлённую дорогу, на которой трактиры стояли столь часто, что если заходить в каждый хотя бы на пару часов, от Огдара до Снограда можно было добираться несколько лет. Да, были времена. А уж какие были весёлые да приветливые девки в этих трактирах. А ярмарки! Шестипалый вспомнил, как на весенней ярмарке в Верхушках, однажды выиграл красные сапоги, и тут же пошёл в них плясать, да так, что пол ходуном ходил, и доски скрипели. Приглянулся он тогда Вирке, местной ведьмочке, и всё-то у них ладилось, тоже весьма неплохо: ночами в их комнате тоже пол ходуном ходил и доски скрипели…
Да только нет уже Верхушек. Когда коалиция отступала, сожгло их ополчение, чтобы врагу не достались. А Вирка сгинула. Ведьмы многие тогда за Великого У воевать пошли. Барджус крякнул и почесал нос. Кто его знает, может лежит сейчас Вирка где-то вон под теми камнями, а ночью поднимается да идёт к оазисам людей промышлять.
Полуденный воздух струился над солончаками. Очертания иссохших остовов брошенных на обочине фургонов переливались и искажались как в цирковых зеркалах. Черепа рядом с повозками нестерпимо блестели – агатовый зрак Пастыря добирал то, что оставили после себя креты, падальщики с кожистыми крыльями.
Ровная как пульс покойника равнина тянулось, насколько хватало глаз. Далеко за спиной, у восточного окоёма неба бродили фиолетово-синие тучи, белые молнии там то и дело хлестали мёртвую землю. Барджус покосился на Кэрана. Тот сидел молча и неподвижно, уставившись в точку, где тракт смыкался с горизонтом.