Уставшим, но чётким, прокуренным басом
Я вновь повторяю, что жить нелегко.
Мне грезится слава. Я рад был бы сразу
Взлететь на престол в кепке, майке, трико.
Но здесь заправляет не мальчик с щетиной,
И я пролетаю фанерой
9 опять.
Играть в детский сад можно, только мужчиной
Однажды мне, видимо, велено стать.
Насмешка, быть может. Ирония, что ли..?
Я вырос, но в сердце всё то же дитя.
Излишняя гордость не хочет позволить
Меня упрекать и смеясь, и шутя.
Не сходится что-то, и карты не кроют,
Тузы, как обычно, в чужих рукавах.
О вкусах и чувствах, конечно, не спорят,
Но спорят о будущем и о правах.
А я заблудился, застрял в лабиринтах
Своей необъятной, несчастной души.
Но имя твоё повторяя в молитвах,
Я тихо прошу: «Ты, родная, дыши».
Я груб и наивен, заносчив и странен,
И, может быть, слишком порою жесток,
Но в миг доброты вспоминаю о маме,
Чтоб ей написать только несколько строк.
Прости меня, мама. Твою бы мне руку
Своими руками сердечно пожать.
Я стал ненавидеть с годами разлуку,
Ведь мне от неё никуда не сбежать.
А в Питере вечер, холодный, туманный.
Ты помнишь объятий моих теплоту?
Навечно твой сын, непонятный и странный,
Но помнящий искренне доброту.