по сущности. Но не замечая этого, мы обозначаем лишение жизни, совершённое из мотивов, вызывающих наше восхищение, и то же действие, совершённое из низменных побуждений, тем же словом. Различие между вещами – важнейшее основание различия между именами. Различие между поступками либо очевидно, либо обнаруживается анализом. Логически недопустимо подводить под то же понятие два внешне похожих, но противоположных по своему моральному содержанию поступка.
Слова «произошло убийство» не заставляют нас негодовать и сочувствовать убитому. Без терминов человеку было бы легче ориентироваться в основаниях морали, разъяснить которые призваны эти термины. Есть много случаев, когда убийство должно быть одобрено, но объективности оценки препятствует значение слова. Осознанию, что убийца морально прав, не позволяет утвердиться отрицательная коннотация понятия. Признать поступок безнравственным мешает его восприятие как справедливого и сообразного с моральным долгом, а признать нравственным мешает значение его имени.
Палач скажет: «Я не убил, а казнил. Казнённый был виноват в убийстве и заслужил казни». Убив комара, человек не становится убийцей. А убив собаку? «Я убил собаку. Но разве я похож на убийцу?» Ни в чём не проявляется эгоизм рода так явственно, как в отношении человека к убийству животного. Убийство человека осуждается, убийство животного осуждается не всегда, хотя в обоих случаях лишается жизни живое существо. «Но человек – существо высшего рода». За таким обоснованием стоит эгоизм рода. Если бы оказался человек на месте собаки, которую убивают, он бы осознал абсурдность этого аргумента: человеческое я иное, чем собачье, из чего с необходимостью следует, что убийство собаки допустимо, а убийство человека – нет.
Между убийством человека и животного есть различие. Можно убить злого и аморального человека, заслужившего наказания смертью, но нельзя убить злое и аморальное животное. Поэтому порой с удовлетворением воспринимается убийство человека, но редко с удовлетворением воспринимается убийство животного. Логически правомерным было бы отличение тех случаев, когда животное необходимо лишить жизни (на бойне, на охоте), от тех, когда животное лишают жизни ради забавы. Такие случаи должны называться соответственно своей сущности убийством. «Но понятие „убийство“ имеет смысл только в отношении человека». Это точка зрения человека. Животное не может возразить. Если бы оказалось невозможным убийство человека, но оставалось возможным убийство животных, слово «убийство» исчезло бы из языка. К услугам эгоизма рода особая