Алмази быстро вышел, пропустил Суарес и, хлопнув дверью, быстро зашагал по грязной улице. Тиша еле поспевала за ним.
Через пару кварталов они прибыли к остановке. На монорельс там, как обычно, собралась очередь из рабочих. Мак распихивал всех, ведя за руку за собой Василька, с криками:
– Пропустите беременную женщину и её неуравновешенного мужа, которого лучше не злить! У жены токсикоз, и мне хватает головной боли от неё, не заставляйте мои кулаки делиться этой болью с вашими головами!
Горн сам иногда удивлялся, откуда в нём берётся вся эта решимость и упорство. Но за последние годы он уже привык во всём идти напролом. Правильно это было или нет. Очередь расступилась, и компаньонам удалось сесть в ближайшую вагонетку монорельса. Она забилась людьми, здесь уже не то что на личный вагон, даже на квадратный метр личного пространства рассчитывать не приходилось. В часы пик линии монорельса переполнялись, а ехать предстояло до конечной остановки, до кладбища поездов, рядом с которым и находилась старая туристическая база у высохшего озера, ставшая «Вазой» для «Букета невесты» и остальных её Цветов.
После ночной прогулки по коллекторам Верхнего города запах от Мака с Васильком исходил совсем не как от майской лужайки, поэтому люди, как могли, отстранялись от них, давая хоть несколько сантиметров, чтобы более-менее расслабить забитые молочной кислотой мышцы ног и рук. Толпа потихоньку рассасывалась, оставляя на каждой из остановок больше людей, чем входило с них в вагонетку. Спустя час соратники достигли конечной станции. Горн подал Тише руку на выходе, и они двинулись к своему убежищу мимо заржавелых, отработанных старых вагонов.
Много всего произошло этой ночью, и о многом стоило поразмыслить, но на первом месте были отцовские чувства к Шарлоте. Цветы тоже были Горну Алмази как дети, но близости родной крови никто не отменял. Подумать о чём-то или ком-то другом Мак сможет лишь тогда, когда увидит свою дочурку, крепко обнимет её, подхватит на руки, и в голове его снова зашумит летний бриз.
«Если в этом мире есть Высшие силы, пусть она будет дома, пусть с ней всё будет хорошо! Остальное – потом».
Убийство.
Похоже, что ничто не меняет сознание настолько сильно, как лишение жизни человека. А тут сразу двоих. Наверняка у женщин, павших от выстрела бластера, остались родственники, которым предстоит захлёбываться горем, обрушенным на них Изиром, совершившим свой опрометчивый поступок.