А банька глаз, и в самом деле, радует. Близок день, когда закурится над ней первый дымок, когда поплывет по ней аромат терпкой, сочащейся из прогретых бревен смолы. Сколько ждал Петруха этого часа, несчетное число раз видел себя блаженно разморенным на пороге с в о е й бани. По чужим-то баням какое блаженство?!
Естественно, баня – не такая уж необходимость. Мало ли – почитай, полдеревни – мытарятся по чужим баням? Впрочем, чаще – по-родственному …. Но баня – это вроде как орден: придает хозяину знач-чительный жизненный вес, то бишь хозяина Хозяином делает.
Делает Петруха все основательно, расчетливо. Думает, кстати, – тоже. Причем, думы обычно не мешают ему в работе. Вот и сейчас, пока думал о гвоздях, бревно пропазил.
Петруха придирчиво осмотрел паз, удовлетворенно хмыкнул и, утвердившись на срубе, перевернул бревно.
«А это как понимать?». – Бревно почему-то не село на место, застряло где-то в седле замка и ни от подкрутки, ни от удара обухом топора не пошевелилось.
Волей-неводей пришлось соскочить со сруба и искать задор*. Петруха приложился глазом к бревну, дабы увидеть «чертову заковырку». Приложился – и вроде бы нашел. И вдруг…
Петруха в первый момент ничего не понял. Кто-то больно, – даже искры из глаз выбило, – дернул за бороду книзу.
Петруха рванулся, как зверек, попавший в капкан. И снова искры в глазах вспыхнули. И разом засаднел подбородок
Бороду схватили намертво.
Петруха похолодел. Моментально вылетели из головы и гвозди, и Федька, и банька …. Тут поневоле покажется, то ты и впрямь в капкане. А бойкая, но липкая, как болотная тина, мысль услужливо подскажет: каюк!
Она и подсказала, да так, что Петруха взвыл и рванулся еще раз. И опять безрезультптно. Но на этот раз досталось и шее. В ней что-то смачно хрустнуло и заныло. Из руки, коротко, звякнув при ударе о дерево, выпал топор.
Окончательно поняв, что рывками не выбраться, Петруха обреченно успокоился. Успокоился – и сразу понял беду свою: бревно, которое он не смог осадить, село само. Село плотно, намертво защемив Петрухе бородку.
Петруха даже рассмеялся. Рассмеялся весело, свободно, будто бы и не он попал в капкан, а кто-то другой, может быть, лаже сам Федька.
Но смеяться сильно мешала борода, ибо прищемило ее, считай, «под корень», прищемило так, что много головой не повертишь, не подергаешь.