«Не стоит мне с ними говорить, а тем более извиняться. Они для меня больше не важны. Даже нет: они мне омерзительны».
Вечером, лёжа на кровати, она вспоминала своё далёкое детство; она смеялась над тем, как когда-то мечтала о красивой и чудной жизни. Всё это было так давно, так наивно и теперь казалось таким великим заблуждением. Мария не могла не всколыхнуть в уголках памяти свою добрую крёстную Умильнову, с которой, казалось, было связано множество самых радостных воспоминаний и разговоров. В сознании вспыхнуло её приятное женское лицо, не утратившее за пятьдесят пять лет былой молодости. Жаль, что она жила далеко. Жила в городе, где затерялись детские грёзы Ранимовой. Девушка в любое время готова была написать или позвонить крёстной, но проблема заключалась только в том, что Умильнова, по-видимому, сменила свой номер телефона, который можно было разузнать лишь у матери или отца, а видеть их Мария была ещё не готова.
Ранимова лежала без желаний, с измождённой душой и разросшейся совестной мукой. Она написала немного на очередном вырванном листке, где попыталась излить переживания, рассказать об удручающем одиночестве и о том, что искать она кого-то навряд ли уже соберётся. Стоило ли вообще кому-нибудь верить? Лучше лежать одной, в тишине, без чьих-либо унижений и оскорблений. Судьба, если она есть, сама распорядится, сама, если надо, всё разрешит. Надо только ждать.
Это произошло на следующей неделе.
Девушка уже смирилась с одиночеством. Мария стала реже выходить на улицу: она временно покидала однокомнатное убежище лишь тогда, когда ей приходилось идти в офис или за продуктами в магазин. На телефонные звонки девушка никому не отвечала: вместо этого она писала сообщения, да и в основном только отцу или сестре. Хотя кроме них никто больше и не волновался.
На дворе расцветал май. Начало этого залитого Солнцем месяца всегда начиналось с громких и памятных праздников. Так и сегодня, в одно из таких празднований, по улице прохаживались пьяные, развеселённые люди; с лазурного неба падали тёплые золотистые лучи; на проспектах витал запах распустившейся сирени; тротуары были сухи и, на удивление, чисты – не лежал ни один опавший лист; ветер был умерен, спокоен; из виду пропали сморщенные, угрюмые лица. Люди ходили воодушевлёнными, счастливыми, в кронах возвышающихся тополей, пели порхавшие с ветки на ветку соловьи, а издалека, из центра города, доносились мелодии и куплеты знаменитых песен восьмидесятых годов прошлого века. В город и человеческие сердца приходило Лето – такое многокрасочное и беззаботное, как далёкая детская пора, которая, так или иначе, обречена на печальный конец.