Нет запахов. Звуки? Непонятно.
Но жестко. Неравномерно. Прохладно… кажется.
Ладони оттаяли. Под ними трава. Кажется.
В сущности, все – кажется.
Потому что во мне…
Ломаются и тают. Мысли. Думаю снова.
Был выстрел. Потом туман. Но я понял, успел…
Ломаются. Опять.
Еще раз думаю.
Я – мехимера. Нет, не то.
Я – мехимерник.
Да. Но тоже не то.
Я мехимерник. Во мне мехимеры.
Маленькие. Очень…
Как это называется?..
Нано… кажется. Да.
Стрелок – гений.
А я… Еще в мастерской.
Или уже в эс-комплексе.
Но еще я здесь.
Где – здесь?
Здесь есть трава. Нет запахов.
И мехимер… нет. Но это – кажется.
Ведь они есть— в моей крови. В моей голове.
Поэтому я – здесь.
Могу поднять веки. Наконец-то. Впрочем…
Много серого наверху. Двигается.
Я люблю серый… кажется.
Серый наверху двигается быстро. Как будто его двигает…
Все еще ломаются.
Ломкие мысли. Раздражают.
Стрелок – мехимерник. А пиджаки не знают.
Ха. Или не ха.
Наоборот. Жаль.
А я ведь сказал им.
Почти сказал. Смешно?
Нет. Не смешно.
Неуютно и некрасиво.
Сверху серое. Небо? Да… кажется.
И быстрые облака. Сильный ветер.
Все это – кажется. Но я чувствую, что жестко. Что прохладно.
Что по руке кто-то ползет.
Могу повернуть голову и посмотреть. Муравей. Могу стряхнуть.
Могу приподняться на локтях и оглядеться.
Могу думать. Наконец-то.
Зрелище унылое. Дурная бесконечность, заросшая короткой бурой травой. На горизонте пятнышко. И вроде бы, оно двигается.
А вот я – нет.
Потому что приподняться-то я могу, а встать не получается.
Надеюсь, что только пока. Потому что пятнышко на горизонте все-таки двигается. И может оказаться чем угодно.
Может быть прекрасной девой, например. Но я не наскребу в себе достаточно оптимизма, чтобы предположить это всерьез.
Ведь тот бедолага кондитер очнулся чокнутым. Я слышал кусочек разговора в коридоре. Про то, что он постоянно орет и ссытся. Хотя какое там ссытся – катетер же… Напридумывают страшилок и сами себя пугают.
Но на прекрасную деву рассчитывать все же не стоит.
И было бы неплохо встать на ноги. Хотя бы.
Однако тот, кто впустил в мою голову этот пейзаж, мало интересовался моими желаниями. Поэтому я все еще лежу, приподнявшись на локтях, когда пятнышко превращается в фигурку. В фигуру. В знакомую фигуру.
В меня.
Вроде бы все родное: худощавое и вполне удобное для жизни тело, крупноватый нос, скулы, достаточно острые, чтобы резать ими девичьи сердца.