«Потом соберу на пирог», – машинально подумала Марина, обратив внимание на то, чего из окон первого этажа не заметила: участок был не совершенно квадратным – напротив окна детской забором был выгорожен деревянный, зловещего вида двухэтажный дом со слепыми окошками, закрытыми изнутри то ли обоями, то ли клеенкой… Зеленая краска местами совсем отстала, обнажив белесые проплешины. Металлический гофрированный забор подходил к дому вплотную, как фольга к плитке шоколада.
Было очевидно, что эта развалюха страшно раздражала владельца усадьбы и представлялась неким неизбежным злом, этаким pin in the ass[1]. Иногда Марине, переводчице со стажем, английские выражения приходили в голову быстрее, чем русские. Муж раздражался и ругался профдеформацией.
А Лана все продолжала. Своим ровным, монотонным голосом она уже поведала о том, что мрачный дом принадлежит каким-то родственникам мужа, без согласия которых с участком сделать ничего нельзя – ни продать, ни подарить… Родственники много лет не появляются, найти их не представляется возможным.
Марина рассеянно слушала. Ее больше занимало то, что повсюду толстым слоем лежала пыль, и она уже вовсю соображала, как и когда она будет решать эту, на ее взгляд, самую насущную задачу.
– Ну, что ж, дорогая Лана. Мне все понравилось, дня через два вернется муж, и мы привезем вещи. Тогда и оплату за первый месяц внесем, договорились?
Голубоглазая Лана резко поменялась в лице. «Надо же! Ни один мускул не дрогнул, а выражение изменилось на противоположное!» – мелькнуло у Марины.
Кроткая и смиренная безмятежность будто мгновенно и без следа впиталась, как дорогой крем, в увядшую кожу щек и век, сделав взгляд жестким, холодным и равнодушным. Голос при этом остался тихим и ровным: «Мы договаривались о начале срока аренды с сегодняшнего дня, если вас все устроит. Вас все устроило. Оплата, желательно, наличными». Затем она невозмутимо достала из кармана редкозубую расческу какого-то нагло-оранжевого цвета и несколько раз с нажимом провела по волосам.
«Вот это да… – подумала незадачливая арендаторша, – прямо скажем, учиться надо так переговоры вести, а то мы все «сю-сю-му-сю»… Вот тебе и «бровки домиком», – приговаривала она про себя, спускаясь по дубовой лестнице на первый этаж, где (о, счастье!) лежал в сумке конверт с купюрами, совершенно случайно не перекочевавшими на карточку из-за неработающего банкомата.